Герхард Менцель - Годы в Вольфенбюттеле. Жизнь Жан-Поля Фридриха Рихтера

Рихтер однажды признался Якоби, что Шарлотта фон Кальб сделала для его образования больше, «чем все остальные женщины, вместе взятые», но, сделав это, она тем самым и выполнила свою задачу. В этом она не отличается от других женщин, которые в годы его путешествий по большому свету почитали и продвигали его. От всех их, как только речь заходила о союзе, он заслонялся своим провинциальным представлением о счастье. О всех он мог бы сказать, как о Шарлотте: они «не соответствовали моим мечтам».

А каковы они были, он, не зашифровывая имен, сообщает свету в одной из своих самых причудливых книг, в «Предположительной биографии», или, как гласит название всего томика, наполненного сатирами, «Письмах Жан-Поля и жизнеописании будущего» (1799).

«Потому я — относясь холодно к тем, кто жалко жеманится, не сообщая свои личные тайны, — прямо изобразил перед всем миром (не прибегая к моим обычным биографическим фикциям), какой будет моя жизнь, начиная с этого года и до года последнего», — написал он в предисловии. Жеманства тут действительно нет и в помине. Тут приводятся точные даты, друзья и места действия называются собственными именами, так что не возникает никакого сомнения и в подлинности воображаемой, предположительной жизни.

Так становится очевидно, что, во-первых, писательство для него — самое главное в жизни («Для своей нынешней жизни я не знаю ничего лучшего, чем изображение последующей», — говорится сразу в начале) и что, во-вторых, лучше всего ему пишется в привычной тесноте, в домашнем кругу, если женщина, которая соответствует этому кругу, вносит в него порядок и тепло. Таким образом, желанная для него жизнь не «своего рода» идиллия, а идиллия в чистом виде, ибо он лишен строптивости героя «Вуца» и «Фиксляйна». Ландшафт, погода, времена года здесь всегда такие, каких требует его настроение; есть небольшое поместье, работа ладится и получает достойную оценку; разочарование, что к концу жизни его книги не составили такой огромной библиотеки, какой была легендарная Александрийская, преодолено; наслаждение доставляют домашние праздники, есть дети, но прежде всего — жена по вкусу: Розинетта, названная так по имени матери — Розины, которую он уже в «Зибенкезе» (эдипов комплекс тут ни при чем, у него не было другого образца) избрал своей женой.

Итак, Розинетта, «милое дитя»: она должна быть всегда в хорошем настроении, легко плакать и легко смеяться, легко краснеть, быть доброй ко всему живому, полной тепла к ближнему, видеть «волшебный дворец жизни и природы», любить друзей мужа и быть заботливой хозяйкой, когда они приходят. «Таковы хорошие жены; а женщины — могучие гении, напротив, ничем не отличаются от нас».

И кроме того, Розинетта должна, разумеется, охотно читать книги Жан-Поля. На прогулке в день свадьбы (празднуемой очень скромно) они вместе читают «Письма Жан-Поля и жизнеописание будущего», пока он, «тронутый сиянием любви», не припадает к ее «благочестивому сердцу с самыми серьезными намерениями».

У него еще пять лет холостяцкой жизни. В поклонницах недостатка нет, но из всех воображаемых черт Розинетты им свойственна лишь одна: все они в восторге от произведений Жан-Поля. Конечно, когда они знакомятся с их автором, они приходят в еще больший восторг от него самого. Поскольку он поддерживает одновременно несколько любовных связей и ни одна из них ничем не увенчивается, возникает новый вид академии любви, но от гофской академии она отличается в нескольких существенных пунктах: члены ее живут в различных местах Европы, они домогаются его, а не он их, и, главное, это не девицы из мелкого бюргерства, а знатные эмансипированные дамы. Общее у обоих кружков — все письменные заверения в любви не ведут ни к каким результатам. Не считая кратковременного обручения, состоявшегося в Гофе, дело до близких отношений не доходит. Ни одной из этих женщин Жан-Поль не принес в жертву свою добродетель. Он переплывает через моря искушения, оставаясь сухим. Когда его ревнуют, он прибегает к выражению, которое едва ли утешит ревнующую: он изобрел термин «симультанная», или tutti [26] Всякая (ит.). — любовь.

Такую любовь питает уже в «Геспере» его подобие — Виктор. Там он переводит это понятие словами «общая или одновременная любовь», а также «универсальная любовь», сравнивая ее с рукавицей, которая годится для любой руки, «ибо ничто не разделяет четыре пальца», в то время как «раздельная любовь подобна перчатке, что годна лишь для одной руки». Когда он, ссылаясь на такой вид любви, отводит притязания дам на исключительные права, это звучит упреком тем, кто не способен к столь возвышенной форме любви. Но в действительности речь идет о любви-заморыше; те, кого это касалось, могли прочитать об этом в одиннадцатом дне «Собачьей почты»: там четко сказано, что имеется в виду чувство, «слишком теплое для дружбы и слишком незрелое для любви, чувство, которое граничит с первой (то есть с дружбой), потому что оно распространяется на многие предметы, и со второй (с любовью), потому что оно в ней умирает».

В заготовках к «Гесперу» можно найти еще более точные сведения. Тут Виктор будто бы влюбился в целую швейную мастерскую. «В любви он доходил до определенного пункта (поцелуя), затем прекращал осаду». Лишь до этого определенного пункта доходили и все любовные связи автора. Он, кажется, боится физического осуществления любви. Чувственность он всегда относит к отрицательным эмоциям. Характерно, что когда он заговаривает о ней в «Приготовительной школе эстетики», то связывает ее с отвращением: «Сильнейшее возражение против расписывания чувственной любви — не нравственного, а поэтического свойства. Есть два чувства, которые исключают чистое и свободное наслаждение искусством, ибо с картины переходят в зрители и превращают созерцание в муку, а именно: отвращение и чувственная любовь». И позднее, в 1813 году, он записывает в тетрадь «Мысли»: «Черт бы побрал так называемое половое влечение; оно и лучшего человека сводит с ума, и он забывает о добром в себе!»

Здесь, конечно, пожизненно сказывается протестантское воспитание. Лютер, правда, сделал брак делом светским, перестав считать его таинством, но и для него все сексуальное связано с первородным грехом и вне брака недопустимо (иначе это «распутство»), да и в браке оно допустимо только в целях зачатия, чем и объясняется его недобрая фраза о женщинах: «Утомлены ли они, и в смертных ли муках носят — не беда, пусть помрет, лишь бы доносила, для того они и созданы». Теология Просвещения, которая так сильно повлияла на молодого Жан-Поля, в этом вопросе тоже не продвинулась вперед. Энциклопедический словарь Цедлера, изданный во второй половине XVIII века, следуя «Разумным мыслям об общественной жизни человека» Вольфа, заключает, что «наслаждение, которое является лишь средством и к которому относятся также и половое наслаждение», нельзя превращать «вопреки природе в конечную цель». А на вопрос, почему же природа наградила мужчину «преизбытком, семени», словарь отвечает контрвопросом: а не вызвано ли это чрезмерной едой или питьем и «развращенным стремлением к наслаждению».