Вольфганг Киссель - Беглые взгляды

Рифы этой книги:контрреволюция, ненависть к евреям, любовь к евреям, прославление богатых, посрамление богатых, при несомненной белогвардейскости — полная дань восхищения некоторым безупречным живым коммунистам. […] Здесь все задеты, все обвинены и все оправданы. Это книга ПРАВДЫ. — Вот. — […] Книгу эту будут рвать (зубами!) все… кроме настоящих, непредубежденных, знающих, что ПРАВДА — ПЕРЕБЕЖЧИЦА. А таких мало [246] Письмо к Александру Бахраху от 9 июня 1923 года // Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6 (Письма). С. 559. .

В основе первого очерка «Октябрь в вагоне» лежат поездки Цветаевой в Крым, которые она совершила по семейным обстоятельствам в течение нескольких недель осенью 1917 года. Они предваряют, будто бы в уменьшенном масштабе, ее дальнейшие путешествия при трагических обстоятельствах: ведь Цветаева должна была следовать за членами своей семьи до самого трагического конца. Поначалу лишь в пределах России, затем в 1922 году на Запад, а в 1938 году назад в Советскую Россию: то вслед за детьми, то ради безопасности мужа, то она теряет его из виду из-за своего отъезда; потом она снова ищет его, проезжая пол-Европы; и, наконец, вслед за ним и дочерью возвращается в Советский Союз в предчувствии гибели. Первая часть очерка завершается своего рода обетом: «Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами как собака» (С. 419) — обещание, которое в биографических исследованиях о Цветаевой часто считается ключом к ее загадочно неотступной привязанности к Сергею Эфрону. В этом ключе Цветаева перед своим отъездом в Советский Союз добавила короткую приписку в печатный экземпляр своей книги: «Вот и пойду — как собака. МЦ. Ванв, 17-ого июля 1938 г. (21 год спустя)» [247] Саакянц А., Мнухин Л. Комментарии // Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 4. С. 664. .

Путешествию из Москвы в Феодосию, описанному в очерке «В вагоне», предшествовали попытки Цветаевой в тревожное лето 1917 года эвакуировать из Москвы свою маленькую семью. Боясь наступления зимы, она хотела покинуть город, бежать от заполненных солдатами улиц, от продовольственных карточек, грозящей инфляции и растущего политического напряжения, чтобы вместе с детьми и мужем найти убежище в Крыму у Максимилиана Волошина [248] См. ее летние письма М. Волошину; например, письмо от 9 августа 1917 года: «В Москве безумно трудно жить» ( Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6 (Письма). С. 60); письмо от 24 августа 1917 года: «Я еду с детьми в Феодосию. В Москве голод и — скоро — холод, все уговаривают ехать» (С. 61). . Таким образом она рассчитывала спасти от фронта безрассудного мужа [249] Ср. по этому поводу соответствующие письма Волошину, а также письмо Сергея Эфрона сестре Вере от 18 июня 1917 года, в котором он выражает желание, вопреки воле Цветаевой, как можно быстрее оказаться на фронте. К сожалению, письма Эфрона можно найти в Интернете без конкретных указаний на источник или архив: Мир Марины Цветаевой: Серебряный век. «Семья и окружение» (http://www.ipmce.su/~tsvet/WIN/familySE.html). , а заодно обеспечить на юге лучшим питанием маленькую Алю и новорожденного ребенка, однако до октября этому намерению не суждено было осуществиться. Несмотря на все препятствия, Цветаева в конце концов уезжает, — но одна и на короткое время, не в последнюю очередь потому, что в Феодосии ее ждет сестра, потерявшая в последние месяцы сначала мужа, а затем и сына.

Несмотря на неблагоприятные семейные обстоятельства, это путешествие сначала мало отличается от традиционных поездок в Крым для отдыха. Еще до отъезда, в сентябре Цветаева писала своей золовке о необходимости сделать передышку, оставить домашние заботы в Москве и отправиться в путешествие [250] Письмо от 13 сентября 1917 года Вере Яковлевне Эфрон: «Я сейчас так извелась, что — или уеду на месяц в Феодосию (гостить к Асе) с Алей, или уеду совсем. Весь дом поднять трудно, не знаю как быть. Если Вы или Лиля согласитесь последить за Ириной в то время, как меня не будет, тронусь скоро. Я больше так жить не могу, кончится плохо» ( Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6 (Письма). С. 102 и след.). . Итак, замысел путешествия включает в себя, наряду с экзистенциальными причинами, и такие черты, которые Эндрю Вахтель называет среди присущих путешествию как таковому: «Any journey can be conceived in terms of the categories of escape and discovery» [251] Wachtel Andrew. Voyages of Escape, Voyages of Discovery: Transformations of the Travelogue // Cultural Mythologies of Russian Modernism. From the Golden Age to the Silver Age / Ed. by Boris Gasparov et al. Berkeley: University of California Press, 1992. P. 128–149. Здесь p. 128. . Первая функция путешествия, называемая Вахтелем, — бегство от повседневности («The traveller leaves the frustrations of everyday life behind») [252] Ibid. — свойственна и этой поездке, ее можно проследить в составляющих предысторию паратекстах, прежде всего в письмах Цветаевой. Тоска по дальним краям, любопытство к неизведанному, страстное предвосхищение экзотики (то есть аспект «открытия», по Вахтелю — вторая функция путешествия) нашли свое литературное выражение в форме «выдуманных» путешествий. За несколько недель до отъезда возникает целый ряд лирических текстов, содержащих дорожные мотивы.

14 сентября 1917 года Цветаева пишет стихотворение «И вот, навьючив на верблюжий горб…» [253] Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 1. С. 375. , в котором она заставляет верблюда грезить о Ниле, в то время как он должен довольствоваться лужей. По мере того как в стихотворении развертывается спектр значений русского слова «горб» (от «заработать своим горбом», «испытать на своем горбу» и т. д. до значения «большая возвышенность»), аналогия между участью вьючного животного и человеческой судьбой («Нести свой крест по-божьи, по-верблюжьи») начинает звучать обетованием, вопреки всему суля в качестве цели жизненного путешествия открытие «Обетованной земли». Семилетнему читателю из «Аймек-гуарузим — долины роз» [254] Там же. С. 375 и след. (18 сент. 1917) чтение книги сулит путешествие в далекий край и в далекое время. В стихотворении «Запах, запах» [255] Там же. С. 376 и след. , написанном 23 сентября 1917 года, лирическая героиня воображает себя со своим спутником то в Монако, то на Темзе, то в Вене.

Наконец-то начавшееся реальное путешествие кажется в первые дни не экзотическим, а совершенно обычным. В дороге Цветаева читает любовный роман, о чем рассказывает ироническая дневниковая запись [256] «(Первая дорога в Феодосию, в вагоне). Старуха. Ребенок. Я. Старуха спит, ребенок плачет, я читаю любовную книгу». ( Цветаева М. Записная книжка 3 // Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. (1913–1919). М.: Эллис Лак. 2000. Т. 1. С. 178. , и предается обычным «туристским» [257] Джеймс Базард в своем культурно-историческом исследовании европейского туризма указывает на «отрепетированный» и «предсказуемый» характер туристского познания как на «протоптанную тропу» и сравнивает его с путешествием как встречей с Другим, Новым, когда элементы «туристского» пространства могут восприниматься в качестве пародийных рефлексов. Явной иллюстрацией этого у Цветаевой является «туристское» изображение местной культурной жизни в письмах — прямая противоположность описанию «чужой» Феодосии в ее травелоге. (Ср.: Buzard James. The Beaten Track. European Tourism, Literature, and the Ways to Culture, 1800–1918. Oxford: Clarendon Press, 1993. P. 4). занятиям в Крыму. Она отдыхает [258] «Я живу очень тихо, помогаю Наде, сижу в палисаднике, над обрывом, курю, думаю. Здесь очень ветрено…» — письмо Сергею Эфрону от 19 октября 1917 года ( Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 134). , посещает местное объединение поэтов, как столичная жительница отзывается с язвительной насмешкой о провинциальном непонимании поэтического значения Мандельштама. Как и полагается во время отпуска, она углубляется в чтение и сообщает в Москву между прочим о привычных столкновениях с «огромн(ым), тяжел(ым), вроде орангутанга» Ильей Эренбургом, а также о малых и больших хворях собравшихся в Коктебеле гостей [259] Ср. письмо Сергею Эфрону от 25 октября 1917 года // Там же. С. 135. . И хотя Цветаева уже обещает привезти оставшимся дома родным что-нибудь съедобное, грядущая катастрофа еще только слабо ощущается в ее записках и письмах. Из Феодосии она снова тщетно пытается забрать свою семью в Крым, пока неожиданно не прекращается почтовая связь между севером и югом и «Южные ведомости» не перестают сообщать о происходящем в столицах [260] Ср.: Кудрова И. Путь комет. Жизнь Марины Цветаевой. СПб.: Vita nova, 2002. С. 161. . Крым все больше и больше охватывают солдатские восстания, и Цветаева, озабоченная отсутствием известий от семьи, решает вернуться.