Михаил Курушин - Катастрофы и катаклизмы

Рассказывает Валерий Гвоздиков:

– Стихия ударила с необъяснимой жестокой закономерностью, как это уже бывало в стране ранее, в ночь с субботы на воскресенье, 27 мая 1995 г. Когда люди собираются вместе, когда они более расслаблены и когда меньше всего ждут беды. Так было и на этот раз. В час ночи по местному времени (в 13.00 по Москве) подавляющее большинство жителей поселка Нефтегорск, расположенного в северной части Сахалина, находилось в своих квартирах. Кто-то уже спал, кто-то еще смотрел телевизор, часть молодежи собралась в клубе на дискотеку, ставшую последней… Лишь некоторые, как потом выяснилось, счастливчики уехали на рыбалку или в гости. Некоторые – в отпуск. Но и в поселок на выходные приехало погостить на свою беду довольно много народу. И особенно из-за начала каникул – детей. Сколько их было, сегодня неизвестно никому.

В пять минут второго, как рассказывают очевидцы, два коротких подземных удара силой от 7 до 9 баллов мгновенно превратили в груду руин все 18 пятиэтажных домов поселка. В каждом было по 80 квартир.

О землетрясении стало известно в Москве почти сразу же по сообщению сейсмологов. Но никто и ничего не мог сказать о том, есть ли в зоне стихии жертвы и разрушения. От Нефтегорска до ближайшего города Охи – 95 км, и все мосты по дороге сразу же были разрушены, а до Южно-Сахалинска – 800. Лишь через несколько часов после трагедии уцелевшие люди сумели добраться до соседних поселков, связаться с Охой и запросить помощь. Только после этого сообщение о примерных масштабах катастрофы поступило в Москву. И сразу же в МЧС была объявлена тревога. Хорошо отлаженный, отработанный на недавних учениях в Петропавловске-Камчатском механизм заработал на полную мощность.

Ранним утром в воскресенье, как только в МЧС поступила информация о примерных масштабах трагедии, из Москвы сразу же вылетел самолет министра с группой спасателей и врачей. Вместе с Сергеем Шойгу летел и его первый зам Юрий Воробьев, отработавший лично практически все катастрофы последних лет.

Команда о тревоге одновременно поступила во все региональные управления МЧС, и отряды спасателей из Южно-Сахалинска, с Камчатки, из Приморья, Сибири, из Хабаровского края, с Урала устремились к месту катастрофы. Наращивание сил и средств шло с небывалыми до этого в мировой практике масштабами и интенсивностью, особенно если учитывать удаленность и малодоступность зоны бедствия. Плюс к этому нужно было все время перегружать технику, оборудование, медикаменты… Тем не менее, буквально в течение суток к месту трагедии были стянуты около тысячи спасателей, вся возможная техника, были задействованы десятки самолетов и вертолетов. Все это в конечном счете спасло не одну жизнь.

…Первое впечатление от поселка – шоковое. Подобного не было даже во время страшного армянского землетрясения. Там и в самом разрушенном Спитаке некоторые дома устояли, а некоторые обрушились не до основания. Тут же не уцелела ни одна пятиэтажка. Все сложились, как карточные домики, буквально до первого этажа, и улицы поселка превратились в ряды удивительно похожих груд бетона, арматуры и кирпича. В каждой такой братской могиле оказались сразу же сотни людей. И десятки – погребенных заживо.

В первые сутки после трагедии из-под этих руин доносились стоны и крики о помощи. Одинокие фигурки полуобезумевших от собственного бессилия уцелевших людей метались по развалинам, пытаясь руками разгрести бетонные блоки и вызволить своих родных.

Два рухнувших дома загорелись, и огонь пополз по щелям, сжигая заживо тех, кто не погиб под плитами. Гасить огонь было некому, да и нечем – пожарную часть в поселке недавно сократили… Через сутки эти обуглившиеся груды были единственными, где не работали спасатели и откуда не доносились стоны.

Со стороны работа спасателей производит странное впечатление – их действия словно нарочито медлительны, в то время когда хочется как можно скорее растащить плиты и вытащить из-под них стонущего человека. Но торопиться-то как раз и нельзя – от одного неосторожного, непродуманного движения хаотично нагроможденные обломки плит могут сдвинуться и погубить не только уцелевших под ними людей, но и самих спасателей. Такими же ювелирно точными должны быть и все действия крановщиков, осторожно приподнимающих бетонные глыбы.

У бродящих среди развалин спасшихся людей эта медлительность вызывает негодование, и они в отчаянии пытаются разгребать бетонные груды руками. Но тщетно. Всех, кого можно было таким образом откопать, они откопали еще до прилета спасателей. Некоторые выбрались сами.

В 10.30 утра заглушают все компрессоры, останавливаются все автомобили и замирают все подъемные краны. По поселку в очередной раз объявляется час тишины. Спасатели медленно перебираются от одной расщелины к другой и, наклоняясь, кричат: «Эй, есть кто живой? Отзовись!» Долго прислушиваются. Затем передвигаются дальше. Но вдруг в каком-нибудь месте они как-то напрягаются, кричат еще раз и тут же начинают разгребать завал руками – до включения техники. Значит, кто-то откликнулся.

С каждым днем этих откликов все меньше, потому что выжить непросто – среди камней, без движения, без воды и пищи, раздетым, при том, что ночью температура опускается до нуля… И тем не менее люди умудряются выживать. В течение трех часов спасатели из Кургана по сантиметру растаскивали плиты, добираясь до вдавленной лицом в диван пожилой женщины. Она уцелела чудом, хотя от ее левой руки осталось лишь месиво, а нога перебита балкой. Женщина то стонала, то спокойно расспрашивала, выжил ли кто из соседей, то советовала, как ее лучше вытаскивать, то вдруг начинала умолять: «Сыночки, сделайте мне какой-нибудь смертельный укол, чтоб я больше не мучилась». «Сыночки» отвлекали ее разговорами и продолжали свое дело.

Часа через три ее все же достали (так говорят спасатели), еще через двадцать минут в палатке полевого госпиталя медицины катастроф ей ампутировали руку и ногу. Но все же через двое с половиной суток неподвижного заточения она выжила.

В то же время в развалинах напротив иркутские спасатели раскапывали трехлетнего малыша. Потолочная плита зацепилась за что-то и просто налегла на спинку его кроватки. Двое с половиной суток малыш лежал замурованным в своей клетке и не мог шевельнуться, потому что два пальчика руки были зажаты между кроваткой и стеной.

Пока его откапывали, он ни разу не заплакал и даже сказал спасателям, что его зовут Димка и ему три года. Не плакал Димка и чуть позже, когда врачи вкалывали ему капельницу, что-то растирали, что-то смазывали. Только просил пить. И от солнечного света не мог открыть глаза. Родителей Димки так и не откопали.