Валерий Демин - Бакунин

О себе писал кратко: «Восьмилетнее заключение в разных крепостях лишило меня зубов, но не ослабило, напротив, укрепило мои убеждения. В крепости на размышление времени много; инстинкты мои, двигатели всей моей молодости, сосредоточились, пояснились, как будто стали умнее и, мне кажется, способнее к практическому проявлению. Выпущенный из Шлиссельбургской крепости почти 4 года тому назад, я окреп и здоровьем, женат, счастлив в семействе и, несмотря на это, готов по-прежнему, да, с прежнею страстью, удариться в старые грехи (имеется в виду революционная деятельность. — В. Д. ). <���…> Будущее и даже близкое будущее, кажется, обещает многое. Началась и для русского народа погода, и без грома и молнии, кажись, не обойдется. Русское движение будет серьезным движением; ведь фантазерства и фраз мало, а дельного склада много в русском уме, а русское широкое, хоть и беспутное сердце пустяками удовлетвориться не может. Мы здесь живем день ото дня, яко чающие движения воды, следим за всеми знамениями, прислушиваемся ко всем звукам, ждем и готовимся…»

Большая часть письма и статьи посвящена скрупулезному анализу ситуации, сложившейся в Иркутске и Приамурье. В этом письме Бакунин, «апостол анархии», почти созревший антигосударственник, проявил себя как подлинный государственник, болеющий за целостность и величие России. Он оказался на голову выше петрашевцев, с легкостью необыкновенной готовых принести в жертву мелким личным амбициям геополитические интересы России. Через три месяца письмо было уже в Лондоне. Способ доставки нелегальной почты (а обратно — и литературы) был хорошо отлажен. Если не случалось прямой оказии через Европу, письма отправлялись с русскими купцами через Китай, Америку и два океана в Англию…

В 1861 году Николай Николаевич Муравьев-Амурский оставил пост генерал-губернатора, вышел в отставку и уехал доживать свой век в Париж. Неожиданно для всех, но не для себя самого. Он просто осуществил на практике собственное жизненное кредо: «Никто не должен быть на одном месте более десяти лет». Его уговаривали послужить еще, он отвечал: «Переслуживать — преступление». Провожать генерал-губернатора вышел весь Иркутск. Из храма после торжественного молебна его вынесли на руках. Так и несли до повозки, сменяя друг друга — чиновники, казаки, крестьяне. Когда караван с отъезжающими и сопровождающими скрылся из виду, кто-то сказал: «Закатилась зорька Сибири». А в Петербурге вздохнули с облегчением — мысли и действия графа, покровителя политических ссыльных и негласного подписчика герценовского «Колокола», трудно было предугадать…

На посту генерал-губернатора Восточной Сибири H. Н. Муравьева-Амурского сменил его ближайший соратник и кузен Михаил Семенович Корсаков (1826–1871) — горячий патриот России, в честь которого еще во второй половине XIX века было названо поселение на Сахалине (сейчас — город Корсаков). В должности чиновника по особым поручениям он дважды совершил экспедиционное плавание по Амуру и в 1855 году был назначен военным губернатором Забайкальской области и наказным атаманом Забайкальского казачьего войска. С 1861 года исполнял обязанности (или, как тогда говорили, исправлял должность) генерал-губернатора Восточной Сибири. В письме к Герцену Бакунин характеризовал его как ученика и воспитанника Муравьева, умного, деятельного и благородного «молодого человека». Корсаков продолжал оказывать Бакунину покровительство, а в 1861 году даже породнился с ним: его родная сестра — Корсакова Наталья Семеновна — вышла замуж за брата Михаила — Павла Александровича Бакунина — и поселилась с ним в Прямухине [22].

Между тем многократные обращения разных лиц в высшие государственные инстанции с просьбой о помиловании или смягчении участи Бакунина и разрешении жить в Европейской России оставались тщетными. Александр II по-прежнему продолжал испытывать к знаменитому сибирскому ссыльному личную неприязнь и отклонял любые ходатайства об изменениях в его судьбе. Но царственное упрямство было ничто в сравнении с кипучей энергией Бакунина и его жаждой свободы. Он до мельчайших деталей продумал план бегства из Сибири — невероятный по дерзости и гениальный по простоте. Брата же Николая (а через него остальную родню) заранее, хотя и иносказательно, предупредил, что намерен отказаться от «правильного планетного течения» и в скором времени сделаться кометою, то есть вырваться на свободу и исчезнуть.

Даже многие официальные лица Бакунину искренне сочувствовали, откровенно подыгрывали и готовы были закрыть глаза на подготовку к побегу. Главной проблемой, как всегда, были деньги. Суммы, полученные под вексель братьев, как и пособие, полагающееся каждому ссыльному, давно были истрачены. Путь же предстоял неблизкий — через два океана и Америку в Европу. С этой целью он заключил с одним из богатых кяхтинских купцов договор, позволявший спуститься вниз по Амуру, дабы определить наиболее удобные места для постройки торгово-хозяйственных объектов. Исполнявший обязанности генерал-губернатора М. С. Корсаков выдал ему разрешение на свободное плавание по всем рекам амурского бассейна и предписание капитанам беспрепятственно брать М. А. Бакунина на борт своих судов. Удалось получить и паспорт, без коего выезд за пределы России был попросту невозможен.

Наконец, удалось занять в долг еще две тысячи рублей, из них самый минимум — двести — пришлось оставить жене. С ней же было условлено: как только станет известно о его побеге, она покинет Сибирь и переедет в Прямухино, где будет дожидаться вызова, чтобы соединиться с мужем в Европе. Из Иркутска Бакунин выехал 5 июня 1861 года и менее чем за месяц достиг Николаевска-на-Амуре. Сначала ехал на почтовой повозке до истоков Ангары, затем пересек Байкал и до Читы добирался на лошадях, по Шилке и Амуру плыл на пароходе. В Николаевске Бакунина чуть не арестовали. Он неосмотрительно доверился одному бывшему ссыльному поляку, а тот немедленно настрочил донос. Офицер же, от которого зависело, задержать Бакунина или разрешить ему следовать дальше, видимо, из сочувствия рассудил в пользу беглеца: документы у того в порядке, а в доносе мало ли чего понапишут…

О бегстве Бакунина из Сибири долгое время ходили легенды — одна неправдоподобнее другой. Сам беглец в письме к Герцену и Огареву из Сан-Франциско (15 октября 1861 года) так описал «государственному преступнику» свою одиссею: он инкогнито пересел на американское судно и долго дрейфовал на нем по Татарскому проливу вдоль сахалинского побережья и вдоль берегов Японии, где лишь 5 сентября в Йокогаме ему удалось пересесть на другое американское судно, следовавшее до Сан-Франциско. Все это время Бакунину исключительно везло. Его бегство могли пресечь еще в России, но старый и опытный конспиратор сумел обвести вокруг пальца приставленного к нему соглядатая, оставив в гостинице чемодан, набитый оберточной бумагой. В Йокогаме он неожиданно встретил находившуюся там с официальным визитом русскую эскадру и с трудом сумел избавиться от назойливой опеки со стороны соотечественников.