Поль Лаберенн - Происхождение миров

Следует, однако, признать, что аргументы Тибо в пользу прерывного и конечного времени слишком слабы. Правда, он выдвигает свой тезис с осторожностью, скорее как свое личное мнение, а не как достоверное научное положение. И он, конечно, впадает в преувеличение, отождествляя прерывное распределение атомов с некоторой существенной прерывностью пространства, откуда выводит также по аналогии с прерывностью энергии аргумент в пользу прерывного времени. Свойства материи действительно показывают, что между понятиями прерывности и непрерывности существует тесная связь. Но пространство мы все равно продолжаем рассматривать как непрерывное, что мы уже уточняли в связи с вопросом о вечном возврате. Что касается квантовой структуры самой лучистой энергии, то следует заметить, что если светящееся тело может излучать энергию лишь равными «квантами» (фотонами), то количество энергии, содержащееся в одном кванте, изменяется при переходе от одного излучения к другому (фотон красного света содержит меньше энергии, чем фотон фиолетового света) и может принимать бесконечное число значений, отличающихся сколь угодно мало друг от друга. Предыдущая критика относится главным образом к утверждению Тибо о прерывности времени. [139] В настоящее время гипотеза о квантовом (прерывном) строении пространства и времени в масштабах «элементарных» частиц высказывается многими физиками с целью устранить трудности, имеющиеся в современной квантовой теории. Однако эта гипотеза вовсе не связана с идеей о конечности времени и «вечном возврате». (Прим. ред.) Утверждение, высказываемое в приведенном выше тексте и относящееся к конечности времени и к эквивалентности между прошлым и будущим, представляется еще более произвольным.

Фундаментальная проблема современной физики, а именно проблема об отношении между прерывностью и непрерывностью, в решение которой Тибо, по-видимому, намеревается внести свой вклад, едва ли будет разрешена скорее, если вместо исключительной непрерывности строения материи, которую принимали ранее, принять исключительную прерывность строения материи, что как будто делает Тибо. Здесь мы также неизбежно сталкиваемся с необходимостью глубокого диалектического подхода к данной проблеме.

Конечно, возможно, что тот синтез между свойствами непрерывности и свойствами прерывности материи, к которому, как можно вполне надеяться, мы когда-нибудь придем, принесет нам серьезные основания для нового пересмотра понятия времени. Это особенно относится к миру атома, но в высшей степени немыслимо, чтобы будущие открытия когда-нибудь привели к принятию для вселенной теории конечного времени, которая противоречит всем имеющимся у нас научным данным о диалектическом развитии явлений во времени.

Тот факт, что столь странные спекуляции имеют сегодня какой-то успех, может найти свое объяснение (если не говорить о растущем пристрастии к формализму) в распространении скрытого желания остановить развитие науки и объявить о достижении полного и законченного знания. Это желание часто проявлялось в течение веков, в те эпохи, когда знания людей находились на низком уровне, когда имелось лишь очень смутное представление о сложности строения вселенной и о ее постоянном развитии. Факт повторного появления на сцене этого желания в нынешний век, когда наука сделала столь большой шаг вперед, неразрывно связан с идеологией буржуазии, которая хотела бы остановить ход истории, и, несомненно, не случайно, что Жан Тибо принадлежит к тем французским ученым, которые наиболее близки к реакционным политическим кругам.

В заключение этой дискуссии следует подчеркнуть, что гипотеза полной эквивалентности прошлого и будущего, очевидно, несовместима с утверждением универсальности принципа Карно и с теориями развития вселенной в одном-единственном направлении. Тот факт, что такой физик, как Жан Тибо, даже не подумал о возможном возражении с этой стороны, показывает, до какой степени научные круги потеряли уважение к «святейшему» второму началу термодинамики.

В целях полноты изложения мы скажем несколько слов о еще более любопытных теориях, в которых участвуют совсем новые понятия времени, а «идеальный» наблюдатель, измеряющий промежутки времени, имеет дело то с одной, то с другой стороной одних и тех же явлений. На этой основе создаются правила измерения двух времен, из которых одно остается конечным, а другое уходит в бесконечность.

Первым высказал подобную идею, кажется, Эддингтон. Рассматривая в одном из своих произведений процесс расширения вселенной, он предполагает одновременно существование двух наблюдателей: земного и космического. Земной наблюдатель, оставаясь в солнечной системе, которую можно считать не подверженной процессу расширения, продолжает измерять время обычным образом. Космический же наблюдатель приходит к выводу, что поскольку скорость света постоянна, необходимо выбрать единицу времени, связанную с единицей длины. Это будет, например, время, за которое луч света проходит определенное число космических единиц расстояния; точно так же можно определить нашу обычную секунду как время, за которое луч света проходит 300 000 км. Эта единица времени и единица длины будут оставаться для космического наблюдателя постоянными. Напротив, с точки зрения земного наблюдателя, космическая единица расстояния растягивается вместе со всей вселенной и соответственно с этим должна также пропорционально увеличиваться космическая единица времени. Она будет, следовательно, содержать все большее и большее число земных единиц времени, например секунд. Эддингтон отсюда выводит с помощью весьма элементарных математических расчетов, что [140] Eddington L'evolution de l'univers, стр. 118. «…бесконечное число наших лет составило бы конечный интервал космического времени, то, что мы могли бы назвать уходящей в неисчислимую даль вечностью, было бы лишь определенной конечной датой космического календаря. С нашей точки зрения вселенная растянулась бы в эту эпоху до бесконечности, в глазах же космического существа мы сами уменьшились бы до состояния полного исчезновения».

И Эддингтон забавляется, ставя себя в положение космического наблюдателя:

«Мы играем на сцене жизни роль актеров драмы, поставленной для развлечения космического зрителя. По мере того, как сцены одна за другой меняются, он замечает, что актеры становятся все более и более маленькими и что действие ускоряется. В последнем акте за занавесом показываются лилипуты, несущиеся в своих ролях бешеным галопом. Все быстрее и быстрее. Последняя микроскопическая вспышка неистового возбуждения. И вот уже ничего нет!»…