Мария Котова - В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец»
- Название:В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец»
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Аграф
- Год:2004
- Город:Москва
- ISBN:57784-0271-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Мария Котова - В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец» краткое содержание
С момента первой публикации мемуары В. П. Катаева вызвали яростные споры, которые не утихли до сих пор и которые авторы книги пытаются разрешить в рамках академического комментария. М. А. Котова и О. А. Лекманов не ограничиваются объяснениями «темных» эпизодов романа Катаева «Алмазный мой венец», они тщательно воссоздают литературно-бытовой контекст эпохи, поэтому Комментарий можно рассматривать и как обстоятельное введение в историю советской литературы 1920–1930-х годов. Распутывая хитросплетения романа, авторы привлекают множество архивных, газетных и малоизвестных мемуарных источников.
В лабиринтах романа-загадки: Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец» - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
533. Пожалуй, я еще могу рассказать, как однажды я вез к себе в Мыльников переулок два кожаных кресла, купленных мною на аукционе, помещавшемся в бывшей церкви в Пименовском переулке. — Имеется в виду церковь Св. Пимена в Старых Воротниках (Старопименовский переулок). Храм был выстроен в 1682 г., в XIX в. перестраивался. Церковь закрыли в 1923 г., и в ней был устроен комиссионный магазин. Проводились распродажи. В 1932 г. «Старый Пимен» снесли.
534. … два молодых человека <���К. и Багрицкий>, заложив ногу на ногу и покуривая папиросы, едут, сидя в кожаных креслах, посреди многолюдной столицы, едут мимо Цветного бульвара, мимо памятника Достоевскому, мимо Трубного рынка. — В XIX — начале XX вв. Трубный рынок («Труба») славился продажей певчих птиц и других домашних животных — тут сложился «птичий рынок». Он был упразднен в 1924 г. и на какое-то время переместился на Миусы.
535. Именно во время этой поездки в креслах я впервые услышал «Думу про Опанаса». — Поэму Э. Багрицкого 1926 г.
536. … и «Стихи о соловье и поэте». — Э. Багрицкого (1925 г.).
537. Забыл сказать, что у птицелова всю жизнь была страсть сначала к птицам, а потом к рыбкам. — Любовь Э. Багрицкого к рыбам и птицам — наиболее часто встречающаяся подробность из мемуаров о поэте. Специально об этом см.: Тарловский М. Багрицкий и животный мир // Багрицкий 1973. См. также эпиграмму А. Архангельского на Багрицкого: «Романтики оплот, // Биологизма бард, // Почетный рыбовод // И птичник — Эдуард».
538. Вот что он мне тогда прочел: «Весеннее солнце дробится в глазах <���…> Греми же в зеленых кусках коленкора, как я громыхаю в газетных листах!» — С перестановками строк и неточностями цитируются «Стихи о соловье и поэте» Э. Багрицкого.
539. …В Мыльниковом же переулке ключик впервые читал свою новую книгу «Зависть». Ожидался главный редактор) одного из лучших толстых журналов. — Федор Федорович Раскольников (наст. фамилия Ильин, 1892–1939, репрессирован), с 1924 г. ставший одним из редакторов журнала «Красная новь», хороший знакомый К. и Ю. Олеши.
540. — Ты напрасно решил ехать вместе со мной, — говорил ключик с раздражением. — Двадцать третий номер никогда не придет. Я это тебе предсказываю. Трамваи меня ненавидят. — Аллюзия на знаменитый фрагмент «Зависти» Ю. Олеши: «Меня не любят вещи. Мебель норовит подставить мне ножку. Какой-то лакированный угол однажды буквально укусил меня» и т. д. См. в той же «Зависти»: «— Я ничего не понимаю в механике, — молвил Кавалеров, — я боюсь машин» (Олеша 1956. С. 26, 101).
541. Преодолев страх, он раскрыл свою рукопись и произнес первую фразу своей повести: «Он поет по утрам в клозете». — Процитируем здесь фрагмент заметки Вл. Соболева «Изгнание метафоры» (1933), где пересказывается монолог К. о Ю. Олеше: К. «говорил <���…> о нарочитости начальных строк олешинской „Зависти“, <���…> о нарочитости олешиного стиля вообще» (Литературная газета. 1933. 17 мая. С. 4). Далее Соболев дословно приводит обширный монолог К.: «Весь в декадентстве — Олеша <���…> Проза Мандельштама — проза декадента. Я хочу сказать об Олеше, потому что часто думаю об этом талантливом, но — пусть будет резко! — малокультурном писателе <���ср. с рассуждениями самого Олеши: „Наше поколение (тридцатилетних интеллигентов) — необразованное поколение. Гораздо умней, культурней, значительней нас были Белый, Мережковский, Вячеслав Иванов“ (Олеша 2001. С. 33). — Коммент.>. Смотрите: Олеша нигде не переведен. Разве только случайно кто полюбопытствовал. Это писатель, который не выйдет за пределы одного языка. Олешу не переведут, ибо в Париже — к примеру, в Париже — он выглядел бы провинциалом. Там дети говорят метафорами Олеши, и часто говорят лучше Олеши. Там рядовые журналисты приносят в газету десятифранковые заметки с метафорами Олеши» (Там же). Олешу эта заметка задела за живое. Уже в следующем номере «Литературной газеты» Вл. Соболев напечатал свою беседу с автором «Зависти» под названием «Гуляя по саду», где едва ли не каждая реплика Олеши адресовалась К.: «…„посвящается Катаеву“ Олеша произносит всякий раз, когда метафорическая напряженность речи готова оборваться под собственной тяжестью» (Литературная газета. 1933. 29 мая. С. 4). А еще через некоторое время «Литературная газета» (одним из редакторов которой, напомним, в это время был Э. Багрицкий) опубликовала заметку В. Б. Шкловского «Простота — закономерность» в защиту Олеши: «Катаев отказывается от метафор Олеши, сам уходя от метафор» (Литературная газета. 1933. 5 июня. С. 2).
542. Почуяв успех, ключик читал с подъемом, уверенно, в наиболее удачных местах пуская в ход свой патетический польский акцент с некоторой победоносной шепелявостью. — Ср. у С. А. Герасимова: «Он говорил с неуловимым литовским акцентом, необыкновенно изящным и трогательным» ( Герасимов С. А. // Об Олеше. С. 101). О том же чтении «Зависти», что и К., вспоминал Л. В. Никулин: «Олеша положил перед собой рукопись, сказал:
— „Зависть“. Так это называется. — И начал читать.
Часто говорят: писатель читал свои произведения превосходно, — даже в тех случаях, когда он заика и не выговаривает двадцать букв алфавита. Но Олеша действительно читал превосходно. Когда Олеша произнес первую фразу повести: „Он поет по утрам в клозете“, мне показалось, что редактор „Красной нови“ слегка вздрогнул. Но Олеша читал дальше, на одном дыхании, без актерского нажима, прекрасно оттеняя диалог» ( Никулин Л. // Об Олеше. С. 67).
543. Редактор был неумолим и при свете утренней зари, так прозрачно и нежно разгоравшейся на расчистившемся небе, умчался на своей машине, прижимая к груди драгоценную рукопись. — Ср. в мемуарах А. И. Эрлиха: «…на квартире у Катаева однажды вечером собралось несколько писателей и критиков, в том числе и тогдашний редактор журнала „Красная новь“. Олеша прочитал им свою новую повесть „Зависть“. Гости, немногословно похвалив повесть, разошлись. Редактор журнала не сказал, что он почтет за честь напечатать у себя это новое произведение» (Эрлих. С. 78). Ср., однако, у Л. В. Никулина: судьба повести «была решена мгновенно» ( Никулин Л. // Об Олеше. С. 67). «Зависть» появилась в 7–8 номерах «Красной нови» за 1927 г. Вот как эту повесть оценивал сам ее автор: «У меня есть убеждение, что я написал книгу „Зависть“, которая будет жить века. У меня сохранился ее черновик, написанный мною от руки. От этих листов исходит эманация изящества. Вот как я говорю о себе!» (Олеша 2001. С. 312).
544. В повести все вытесненные желания ключика превратились в галерею странно правдоподобных персонажей, хотя и как бы сказочных, но вполне современных, социальных, реальных и вместе с тем нереальных, как бывает только во сне. — По устному наблюдению В. Беспрозванного, К. здесь лукаво отсылает внимательного читателя к работам З. Фрейда, о котором выше в «АМВ» говорилось скорее иронически. Ср. также в мемуарах Л. В. Никулина указание на возможность соотнесения фабулы «Зависти» с жизненной драмой самого Ю. Олеши (изображенной и в «АМВ»): «В „Зависти“ было что-то болезненно пережитое. Позднее называли подлинные имена персонажей и ситуации, схожие с теми, что были в жизни» ( Никулин Л. // Об Олеше. С. 67). Ср. также с прозрачным (для посвященных) намеком самого Олеши на то, что главным прототипом для Андрея Бабичева послужил Владимир Нарбут: «Если бы он был не „колбасником“, а, скажем, заведующим издательством, — это было бы пресно» (Юрий Олеша. Беседа с читателями // Литературный критик. 1935. № 12. С. 159). О поэтике «Зависти» см., прежде всего: Чудакова. С. 13–73.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: