Александр Лавров - От Кибирова до Пушкина

Примечательно, что враждебный, полный несчастий и боли земной мир равно губительно влияет и на дар Андрея Белого, и на дар «уэльсовского ангела». По мере того как «железо нашего человеческого мира» входит в его душу, блекнет «радостное видение Ангельской Страны» (С. 161); разочарованный Ангел перестает играть. Вновь «странные и прекрасные» звуки его музыки на мгновение («как открывание и закрывание двери» — С. 202) зазвучали тогда, когда ангел вместе с девушкой в языках пламени вознесся в небеса.

Белый, отравленный, как и Ангел, этим миром, также перестает писать стихи и неоднократно жалуется на это Цветаевой:

Изолгались стихи. Стихи изолгались или поэты? Когда стали их писать без нужды, они сказали нет. Когда стали их писать, составлять, они уклонились. Я никогда не читаю стихов. И никогда их уже не пишу. Раз в три года — разве это поэт?

Впрочем, общение с Цветаевой, знакомство с ее творчеством возрождает и его поэтический дар:

Я могу — годами не писать стихов. Значит, не поэт. А тут, после вашей «Разлуки» — хлынуло. Остановить не могу.

Переклички между повестью «Чудесное Посещение» и очерком Цветаевой можно было бы выявлять и дальше. Однако уже названных, как кажется, достаточно для вывода о том, что «бедный уэльсовский ангел, который в земном бытовом окружении был просто непристоен», стал для Цветаевой той призмой, сквозь которую она сама увидела Белого и сквозь которую призвала посмотреть на Белого читателей. Для обоих жизнь в земном мире становится пленом, и для обоих этот плен — временный, так как обоим органично существование в небесных высях, куда в конечном счете они и возвращаются.

Не исключено, что с «бедным уэльсовским ангелом» косвенно связан и образ, вынесенный Цветаевой в заглавие мемуаров о Белом. Ангел Уэллса — это тоже «пленный дух» [1274]. Пастор, подстреливший его и тем самым приковавший к земле, назван в повести «the successful captor of the Strange Bird» (в переводе Ликиардопуло: «„счастливец“, захвативший Странную Птицу» — С. 80; в переводе Н. Вольпин: «счастливый пленитель Странной Птицы»).

Свое земное существование и вынужденное очеловечивание ангел воспринимает как тюремное заключение:

Казалось, на него ползли и вокруг него стягивались тюремные стены этой узкой, злобной жизни, верно и упорно, чтобы скорее его окончательно раздавить. <���…> Он чувствовал, как он становится калекой…

И, наконец, что особенно важно: как пленение описано его падение из Страны Снов, его самое первое, еще до рокового ранения, явление в земном мире:

Показалась птица на зените, невероятно далеко, крошечной светлой точечкой над розоватой мглой, и чудилось, что мечется и бьется она, как билась бы запертая в комнату ласточка о стекла окна (С. 4; в оригинале «as an imprisoned swallow»; в переводе Н. Вольпин: «как пленная ласточка»).

Алексей Федорович Лосев как младший современник «веховцев» унаследовал их социально-философскую стратегию, которую я бы определила как противостояние революционному «делу» посредством «слова», созидающего творчества [1276]. В истории лосевского духовного противостояния можно выделить несколько ключевых этапов. Апогеем стало издание «Диалектики мифа» (1930) [1277]. Эта последняя вышедшая при советском режиме антимарксистская книга — не только религиозно-философский трактат, где дается диалектика абсолютной (Божественной) мифологии, но одновременно и своеобразное социологическое исследование психологии массового мышления, вычленение тех идеологем (относительных мифологий), которые предопределяют поведение и отдельных людей, и целых социумов. Отсюда и пронизывающий лосевский текст полемический, почти публицистический тон, необычный для строго философского исследования.

Но не менее интересно обратить внимание на первые лосевские попытки публично выразить свою социально-философскую позицию, относящиеся к революционным 1917–1918 годам, когда эта позиция только начинала формироваться. Ранний этап лосевского творчества — период наименее исследованный. Пока что удалось очертить общие контуры двух важных начинаний первого полугодия 1918-го: задуманного совместно с Вяч. Ивановым и о. Сергием Булгаковым издания «религиозно-национально-философской серии» «Духовная Русь» (для нее обещали писать Н. Бердяев, кн. Е. Трубецкой, Г. Чулков, С. Дурылин, А. Глинка-Волжский) и участия молодого философа на страницах анархической газеты «Жизнь», где был помещен лосевский обзор «Русская философская литература в 1917–18 гг.» [1278]

Замысел «Духовной Руси», публикации на страницах «Жизни» — все свидетельствует о том, что в революционное лихолетье Лосев, видевший в философии духовное «орудие борьбы» [1279]и недовольный тем, что, «несмотря на головокружительный поток событий, русская философия молчит» [1280], активно ищет возможность печатно выразить свою позицию. Вероятно, этим стремлением было обусловлено появление его статьи «Русская философия» в швейцарском сборнике «Russland» [1281].

О том, что в 1919 году эта публикация состоялась, Лосев, судя по его собственному признанию [1282], узнал лишь в 1980-е годы из предисловия А. Хаардта к немецкому переизданию его книги «Диалектика художественной формы». Здесь впервые была дана сноска на статью из «Russland» [1283]. В начале 1988 года, накануне смерти Лосева, текст статьи был переведен с немецкого на русский и с сокращениями напечатан [1284]. Позже статья появилась полностью [1285]. С этого момента лосевское сотрудничество в сборнике «Russland» просто констатировалось как факт. Никто не задавался целью объяснить, как и почему возникла публикация.

М. А. Колеров, назвав «Russland» «довольно бледным немецким сборником» [1286], как кажется, несколько поторопился счесть это издание непримечательным. Конечно, можно спорить о том, насколько значительно было его содержание (хотя о значимости сборника свидетельствует его репринтное переиздание в США в 2010-м [1287]), но сама история его возникновения представляется чрезвычайно интересной и теснейшим образом связанной с судьбой свободной общественной мысли в России после февральской революции 1917 года. Чтобы это стало очевидным, надо прежде всего разобраться с тем, что представлял собой сборник, под чьей редакцией он выходил и кто еще, помимо Лосева, был в числе его авторов.

Сборник «Russland», как свидетельствует титульный лист, вышел в 1919 году в Цюрихе. Его редакторами были Вера Эрисман-Степанова, Теодор Эрисман и Жан Маттьё.

Жан Маттьё (Jean Matthieu, 1874–1921), активный швейцарский социал-демократ, начал свой путь с изучения теологии в Базеле. Затем около десяти лет был приходским священником, а с 1910 по 1921 год преподавал Закон Божий в Цюрихе [1288]. Параллельно с 1912-го редактировал газету «Neue Wege» («Новый путь»), С ноября 1914 по апрель 1915 года был членом Социалистического общества (Sozialistische Gesellschaft), где, помимо анархических, играли роль идеи христианского социализма. В 1915 году основал газету «Der Revoluzzer» («Революционер»), До 1920 года был близок с анархосиндикалистами, но затем разошелся с ними из-за вопроса об участии Швейцарии в созданной в 1919-м Лиге Наций [1289].