Михаил Безродный - Россия и Запад

За что мне сердиться? что Вы? Вам, я думаю, надоело возиться с моими переводами. Я послал давно уже Александру Георгиевичу квитанции. Если он их не получил, вышлю спешно еще раз. Приезжайте и не забывайте меня. Сердечный привет Ал. Георг.

Ваш М. Кузмин.

15 Ноября 1930.

<���Ленинград, 23.07.1929>.

Глубокоуважаемый Григорий Исаакович, препровождаю Вам ответный бланк на письмо от А. Г. Габричевского. Получил от него и текст «Das Tagebuch», который начну переводить первым. В ожидании <���заказа> я перевел «Chinesischdeutsche Jahreszeiten»

У себя в Гете я не нашел следующих пьес:

При случае нельзя ли мне их прислать?

Искренне уважающий Вас

М. Кузмин.

23 Июля 1929.

<���Москва, 28.07.1929>.

Москва, 28/VII/1929 г.

Глубокоуважаемый Михаил Алексеевич!

Я получил Ваше письмо от 23 с. м. и препроводил Госиздату Ваше согласье на перевод стихотворений Гете на предмет получения аванса.

В свое время мой приятель Сергей Васил.<���ьевич> Шервинский прислал мне телеграмму с просьбой выхлопо<���та>ть Вам тогда еще аванс. Могу Вас заверить, что я тогда же предпринял все от меня зависящее, вплоть до жалобы Председателю Правления, но, к сожалению, мои хлопоты не увенчались [тогда] успехами, главным образом, потому что договор с Ал. Г. Габричевским еще не был окончательно оформлен.

К сожалению, Александр Георгиевич увез с собой Jubiläum-Ausgabe <���Юбилейный выпуск (нем.)>, по которому, главным образом, составлялись списки заказываемых стихотворений.

Полагаю, что Вы безусловно найдете это издание в Публичной Библиотеке, посылаю Вам пагинацию.

С искренним уважением Гр. Ярхо.

<���Москва, 25 января 1931>.

Глубокоуважаемый Михаил Алексеевич,

только недавно сдал том и посылаю Вам маленькую недоимку. Робко напоминаю Вам о статьях, за которые я теперь принимаюсь. С душевным приветом

А. Габричевский.

<���Москва, 16.07.1931>.

Глубокоуважаемый Михаил Алексеевич!

Недельки две тому назад отправил Вам корректуру «Tagebuch» Гёте. Был бы Вам очень благодарен, если бы Вы не отказались по<���д>твердить получение, а также возможно скорее выслать исправленные гранки и текст обратно в Москву по адресу: Б. И. Ярхо, Садовая-Кудринская, 21, кв. 42. Типография грозит развалить набор.

С совершенным почтением.

Б. Ярхо.

<���Москва, 17.07.1932>.

17/VII/32.

Глубокоуважаемый Михаил Алексеевич!

Я не ответил тотчас же на Ваше любезное письмо [229], потому что хотел сначала урегулировать с «Академией» вопрос о Жиле Блазе [230]. К сожалению, это несколько затянулось и я только сегодня подписал договор.

Премного обязан вам за Вашу любезность! [231]Если попаду этим летом в Ваш город, то позволю себе лично поблагодарить Вас.

Мой брат сердечно Вам кланяется.

Ваш Гр. Ярхо.

<���Москва, 4 февраля 1935>.

Дорогой Михаил Алексеевич,

очень был взволнован и обрадован, увидав знакомый почерк на конверте! Я страшно тронут, что Вы так вспоминаете Ваших московских друзей, которые искренно и горячо Вас любят. Будь Вы не Михаил Алексеевич, а другой, Вы бы конечно мне ответили: «Был в Питере — и не зашел ко мне!» Откровенно говоря, я не зашел к Вам просто потому, что не решился Вас беспокоить, зная от многих питерцев, что Вы себя не важно чувствовали. Как бы то ни было, я счастлив, что я имею повод с Вами побеседовать хотя бы письменно. Вы спрашиваете о Гете. С ним, т. е. с Х-ым томом случилось трагикомическое несчастие, о котором я как будто даже говорил, когда Вы были в Москве. А именно: несколько лет тому назад, вероятно, когда меня уплотняли, я потерял всю уже переведенную часть рукописи; правда, Ваши стихи уцелели. Я об этой неприятности давно перестал думать, вернее, приучил себя не думать, чтобы не огорчаться, и в тайной надежде, что либо ГИХЛ, либо издание, либо я — не доживем до Х-ого тома. Но не тут то было: вот уже 2 месяца, как новый редактор классиков (к счастью, любитель музыки, в частности Баха) меня досаждает. Однако за последние два года судьба меня опять переквалифицировала и я опять стал искусствоведом, в частности, архитектуроведом, и у меня, как говорится, фактически нет ни минуты свободного времени. Поэтому я все это дело спихиваю некоему милейшему Асмусу [233], который как будто на это соглашается с тем, однако, чтобы я все же последил за текстом. На днях передаю ему все дела и надеюсь, что скоро сообщу Вам о судьбе и, надо думать, новой расценке Ваших стихотворных переводов.

Пропавшие переводы принадлежали перу Вашего ленинградского Гревса [234]и одной моей московской тетушки [235].

Я через Лозинского [236]узнал, что Гревс относится к этому по-философски, ну а тетушка — мне простит. Таково положение дел. Верится с трудом, не правда ли? Но это так.

Это письмо занесет Вам наш общий большой друг Александр Семенович Стрелков [237], которому я также поручаю вручить Вам свежеиспеченный экземпляр моего перевода с итальянского Фиренцуольо <���так!> [238], и, конечно, не для того, чтобы Вы это читали, но как знак моей преданности и моего преклонения перед Кузминым.