Виктор Тен - ...из пены морской. Инверсионная тeория антропогенеза

Кормление на прибрежном мелководье или в лимане могло выглядеть таким образом. Гоминиды нащупывали мидий ступнями; отрывали их руками от камней и водорослей; подгрызали тонкий край, чтобы сделать щель; вставляли в него два больших пальца, остальными упирались в основание панциря. От таких ежедневных упражнений и сформировалась «рабочая рука». Параллельно формировались другие анатомические особенности, отличающие человека от животных, в частности, небольшой, но очень подвижный язык и выпуклые нежные губы. Язык человека идеально приспособлен к тому, чтобы вылизывать внутренность небольшой раковины, а губы ~ высасывать содержимое. Удивления достойно не то, каким образом сформировались эти органы, а то, как они потом пригодились для любви и речи.

Объяснение губам мы тоже находим на этой стезе. Животное, не имеющее губ, не сможет высосать устрицу или, например, мякоть из клешни рака или краба. Ткани, окружающие ротовую полость большинства млекопитающих, являются типичными наружными покровами, они уступают по эластичности тем внутренним тканям, которые природа вывернула наружу у человека с целью создания естественного «насоса». Без эластичной прокладки не сможет работать никакой, даже самый мощный насос. Губы и есть такая эластичная прокладка. Сама того не ведающая природа, создав губы, сделала возможной речь, ибо мы говорим не только благодаря языку, но и благодаря подвижности губ. Неартикулированная речь членораздельной не является. По сути дела активными органами говорения являются не только язык, но и две губы.

Отсюда - от питания моллюсками - и первые формы труда. Если в этом смысле, - то я готов подписаться под тем, что «человека сделал труд». Вообще процесс еды трудом не считается. А если для того, чтобы достать еду из-под крепкого панциря надо поработать, да не просто так, а со смекалкой? Вот вам исток и труда и ума человеческого. Из естества, из желания поесть. Разнообразие моллюсков огромно и к каждому виду надо было найти свой подход.

Сравните эту простоту с традиционной теорией антропогенеза с ее бесконечными натяжками и некорректными допусками. Непонятно, почему обезьяна слезла с дерева и пошла жить в голую степь. Здесь она, якобы, начала тесать камни. Почему? Зачем? Она еще животное. Человека из нее должен сделать труд по обработке камней. Но в саванне все животные добывают еду, не обтесывая камни. Выходит, что не голод, не желание поесть стало причиной труда. А что в таком случае? Желание слетать на Луну в 1978 году? Предвидение так сказать? Даже идея креационизма, будто человека сотворил Бог в один день, — она более правдоподобна, чем академическая эволюционная антропология 21-го века. Ибо можно допустить, что будущее предвидит Высший разум, но не безмозглая обезьяна.

Только у моллюсков, раков и крабов такое мясо, что при добавлении соли оно становится сладким. Можно подумать, что эволюция специально устроила эту конфетку для человека, чтобы ему легче далась наука солить еду. И соли подкинула, испаряя Средиземное море.

Говоря, будто мясо сластит только у одних моллюсков, я кое-что утаиваю. Если верить каннибалам, сладким становится при готовке также человечье мясо. Причем, так говорят все людоеды и нет никаких оснований не доверять их опыту, потому что они не теоретики, а практики. Не потому ли мы делаемся сладкими, будучи сваренными с солью, что наши предки сформировались в людей, сидя на малакодиете?

Как они заметили, что моллюски становятся сладкими, если их приготовить с солью? Мне нравится моя концепция антропогенеза именно тем, что на ее основе можно все объяснить до мелочей без некорректных допусков, не запуская время от времени в игру «рояль в кустах». В принципе заданный вопрос можно было бы обойти, — заметили и заметили, — но я готов обсудить и его. Это связано с использованием огня.

9. Освоение огня

В этом месте мы вновь вступаем на зыбкую почву теории антропогенеза. Дано: все наземные животные боятся огня панически, а освоение огня сыграло огромную роль в процессе антропогенеза. Некоторые антропологи считают, что роль огня была решающей (Вейнерт, 74). Вопрос: как могли освоить огонь наземные обезьяны?

Тут опять не стыкуются два начала и все рассуждения начинаются с некорректного допуска: обезьяна стала человеком, потому что освоила огонь. С горящим факелом в руках она настолько осмелела, что отважилась слезть с дерева и пойти на двух ногах в саванну. Дальше уже проще, по заведенной схеме: в степи у нее освободились руки, она начала тесать камни, от этого рука стала «рабочей» и пошел расти мозг. Главное — стащить обезьяну с дерева и здесь огонь как нельзя кстати. Действительно, обезьяна с горящим факелом могла бы распугать в саванне всех и стать хозяйкой положения, потому что все наземные животные панически боятся огня. Загвоздка заключается в том, что обезьяна сама является наземным животным и панически боится огня. Очередной порочный круг.

Попробуйте научить разжигать костер какую-нибудь обезьяну. Легче научить ее писать научные статьи про то, как она это сделала. Теория ей будет поддаваться легче, чем простое действие: взять горящий факел и поднести к куче хвороста. Было бы любопытно, если б какой-нибудь теоретик все-таки научил шимпанзе управляться с огнем. Почему бы не провести такой опыт в интересах подтверждения теории антропогенеза, основанной на симиализме? Думаю, я не первый, кому эта мысль пришла в голову. Что только не делают с подопытными обезьянами в многочисленных институтах и лабораториях. Научили рефлексам семнадцатой степени сложности. Но никто до сих пор не научил шимпанзе простому действию: разводить огонь. Вот конкретный пример витания теоретиков в облаках.

Только амфибии могли освоить огонь. Ибо могли его наблюдать, сидя в воде или на скалах, и при этом не бояться. Морским животным огонь неведом. Наземные панически его боятся. Сознательное положительное отношение к огню, свойственное человеку, могло сформироваться только у существ, ведущих универсальный водно-земный образ жизни.

Прибрежные заросли тростников прекрасно горят. Еще лучше горят моховые болота. В периоды усыхания Тэтиса подобные лиманные ландшафты занимали огромные площади в Средиземноморье. Представим, что удар молнии привел к пожару. После выгорания прибрежной растительности на какой-то площади всплывала сваренная и поджаренная живность, в основном, моллюски и раки. Они были сладкими. И эта перемена не могла не понравиться нашим предкам. И если где-то на каком-нибудь островке оставалась тлеющая кучка тростника, они уже сами могли поджечь какой-нибудь участок своего ареала, взяв оттуда головешку. Наземное животное никогда не стало бы играть с огнем.