Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 1

Когда хотят исследовать зависимость каких-либо элементов, то полезно сохранять по возможности постоянными те элементы, влияние которых не подложит сомнению, но при исследовании ощущается как помеха. В этом заключается первое и наиболее важное облегчение исследования. Познаниe двойной зависимости каждого элемента – от элементов, внутри U и вне U находящихся – заставляет нас сначала заняться изучением взаимных отношений между элементами, находящимися вне U , а элементы, находящееся внутри U, сохранять как постоянное, т. е. наблюдающего субъекта оставлять при возможно одинаковых условиях. Рассматривая взаимную зависимость освещенности тел или их температур или их движений при возможно одинаковых условиях одного и того же субъекта или даже различных, участвующих в наблюдении, субъектов, мы освобождаем по возможности наши познания в физической области от влияния нашего индивидуального опыта. Дополнением к этому служит исследование выступающих за пределы U и лежащих в этих пределах зависимостей физиологических и психологических, при чем изучение этих последних в виду того, что физические исследования уже произведены отдельно, существенно уже облегчено. И это разделение исследования возникло инстинктивно, и остается только сохранить его методически, сознав его выгодную сторону. Исследование природы дает нам множество примеров подобных разделений в меньших областях исследования.

14. После этих вводных замечаний рассмотрим поближе руководящие мотивы исследования природы, не претендуя, впрочем, на полноту в изложении их. Мы вообще будем остерегаться слишком скороспелых философских обобщений и скороспелой систематизации. Внимательно обозревая область испытания природы, мы будем наблюдать работу естествоиспытателя в ее отдельных чертах. Мы спрашиваем: какими средствами познание природы до настоящего времени делало действительные шаги вперед и какими средствами оно может рассчитывать развиваться и впредь? Естественнонаучное отношение инстинктивно развилось в практической деятельности, в обычном мышлении и отсюда только перенесено в область научную, развившись в конце концов в сознательную методику. К нашему удовольствию, нам не будет надобности выходить за пределы эмпирически данного. Если мы сумеем свести отдельные черты в работе исследователя к наблюдаемым в действительности чертам, нашей физической и психической жизни, – к чертам, которые встреча ются и в практической жизни, в действиях и мышлении народов, если мы сумеем доказать, что эта работа дает действительно практические и интеллектуальные выгоды, то этого будет для нас достаточно. Естественной основой этого изучения будет общий обзор нашей физической и психической жизни.

Одной из наиболее действительных причин, не перестающих доставлять все новую и новую пищу скептицизму, является анархия философских систем. Основанное на свидетельствах истории сознание беспредельного многообразия этих систем находится в полном противоречии с притязанием каждой из них на общезначимость, и это противоречие гораздо сильнее питает дух скептицизма, чем какая бы то ни было систематическая аргументация. Оглянемся ли мы назад или вокруг себя, везде мы видим в хаотическом беспорядке беспредельное многообразие философских систем. И всегда, с самого своего зарождения, они исключали и опровергали друг друга. И проблеска надежды не видно на победу той или другой из них.

Это влияние борьбы философских систем, религиозных воззрений и нравственных принципов на рост скептицизма подтверждается и историей философии. Борьба более ранних греческих мировоззрений содействовала усилению философского скептицизма в эпоху греческого просвещения. Когда после походов Александра и объединения различных народов в более крупные государства перед глазами греков развернулась пестрая картина различных нравов, религий, жизне и мировоззрений, то стали зарождаться одна за другой скептическая школы, и их разлагающее действие вскоре распространилось как на проблемы теологии, на проблемы зла и теодицеи, конфликта между личностью божества и его бесконечностью и совершенством – так и на допущения относительно нравственной цели человека. Да и в более близкое к нам время система верований европейских народов, как и философская догматика их, были серьезно потрясены в общезначимости своей, когда при дворе Фридриха II из дома Гогенштауфена столкнулись магометане со своими убеждениями, с одной стороны, и христиане со своими – с другой, и когда философия ИбнРошда (Аверроэса) и Аристотеля попала в круг идей мыслителей схоластической школы. А с тех пор как древность возродилась к новой жизни, с тех пор как греческие и римские авторы были поняты в истинных своих мотивах и эпоха открытий все более и более раскрывала многообразие климатов, народов и мышления их на нашей планете, убеждения людей, казавшиеся до тех пор твердо установившимися, поколебались до основания. В настоящее время путешественники подробно описывают верования самого различного рода, записываются и анализируются великие системы религиозных и метафизических воззрений жрецов Востока, древних Греков и представителей арабской культуры. Стоит нам оглянуться назад, чтобы перед нашим умственным взором открылось неизмеримое кладбище религиозных традиций метафизических утверждений, систем с их аргументами. На протяжении многих столетий дух человеческий испытал и проверил множество всевозможных попыток научно обосновать, поэтически изобразить или путем религий возвестить взаимную связь между вещами, и методическое вооруженное ножом критики историческое изыскание исследует каждый обломок, каждый след этой многовековой работы человечества. Одна система исключает другую, одна другую опровергает и ни одна не в состоянии доказать свою непогрешимость. В свидетельствах истории философии вы не найдете и следа той мирной беседы, которая изображена у Рафаэля в его «Школе в Афинах», явившейся выражением эклектической тенденции того времени. Так все резче и резче обозначалось противоречие между все возрастающим историческим сознанием с одной стороны и притязаниями философских систем на общезначимость – с другой, все большие и большие круги стали привлекать к себе вновь возникающие философские системы, какова бы ни была публика, которую привлекала к себе та или другая система, и насколько прочно она ни овладевала бы ее симпатиями.