Е. Левина - 400 школьных сочинений

Один из многообещающих молодых писателей, Петр Георгиевич Паламарчук, рассказывает: в начале 1980-х годов президент Рейган пригласил на завтрак наиболее видных советских диссидентов, проживающих в США.

Из всех званых отказался один – Александр Исаевич Солженицын, заявивший, что он не диссидент, а русский писатель, которому не с руки беседовать с главой государства, чьи генералы по совету ученых всерьез разрабатывают идею избирательного уничтожения русского народа посредством направленных ядерных ударов. Выразив вежливый отказ, Солженицын, однако, ответно пригласил Рейгана, когда истечет срок его президентских полномочий, посетить его дом в Вермонте и там в спокойной обстановке побеседовать о насущных вопросах отношений двух наших стран, ненавязчиво подчеркнул, что президентская должность в США занимается одним лицом максимально на восемь лет, признание же российского писателя пожизненно.

Мы не знаем, состоялась ли встреча Александра Солженицына и Рональда Рейгана после ухода последнего с поста президента. Но зато состоялась встреча самого знаменитого русского писателя второй половины ХХ века и с бывшим президентом России Борисом Ельциным, и с нынешним Владимиром Путиным. И если в эпоху правления Ельцина мысли Солженицына не были услышаны, то сейчас появляются некоторые надежды, что наконец-то наша Родина выберется из пропасти.

Так что же испугало в 1974 году тогдашнее советское руководство? Мне кажется, прежде всего смысл семи строчек в начале: «В этой книге нет ни вымышленных лиц, ни вымышленных событий. Люди и места названы их собственными именами. Если не названы вовсе, то лишь потому, что память людская не сохранила имен, а все было именно так». Надо ли было фантазировать, придумывать человеку, одиннадцать лет проведшему на островах этого страшного архипелага?

Первые страницы «Архипелага» из главы «Арест» я читал из простого любопытства: было интересно знать, как «брали» тогда, пятьдесят с лишним лет назад, наших предков: «Ирма Мендель, венгерка, достала как-то в Коминтерне (1926) два билета в Большой театр, в первые ряды. Следователь Клигель ухаживал за ней, и она его пригласила. Очень нежно они провели весь спектакль, а после этого он повез ее... прямо на Лубянку». Здесь еще находится место для иронии.

Самая длинная и гнетущая часть в книге – об истребительных лагерях. Особенно страницы о женщинах, политических, малолетках, повторниках, прилагерном мире и местах особо строгого заключения. Поэтому так дороги мысли тех, кто чудом вырвался из этих мест. Поражает, что даже там, в заключении, люди о чем-то думали, как-то рассуждали.

В эпопее Солженицына чувствуется и проблеск надежды. После войны, когда миллионы советских людей прошли по Европе, посмотрели на свободу и демократию, этот луч света в темном царстве ГУЛАГа уже пробивается на каждом полустанке.

Безымянная русская старуха повстречалась писателю на станции Торбеево, когда вагон-тюрьма случайно замер у станционного перрона. «Крестьянка старая остановилась против нашего окна со спущенной рамой и через решетку окна... долго, неподвижно смотрела на нас, тесно сжатых на верхней полке. Она смотрела на нас тем извечным взглядом, каким на „несчастненьких“ всегда смотрел наш народ. По щекам ее стекали редкие слезы. Так стояла корявая и так смотрела, будто сын ее лежал промеж нас. „Нельзя смотреть, мамаша“, – негрубо сказал ей конвоир. Она даже головой не повела. А рядом с ней стояла девочка лет десяти с белыми ленточками в косичках. Та смотрела очень строго, даже скорбно не по летам, широко-широко открыв и не мигая глазенками. Так смотрела, что, думаю, засняла нас навек. Поезд мягко тронулся – старуха подняла черные персты и истово, неторопливо перекрестила нас».

Закончено чтение романа. И верится, несмотря на его гнетущую напряженность, что, пока есть старухи, верящие в Бога, и девчонки, помнящие все, новый ГУЛАГ не пройдет... А роман Александра Солженицына останется и напоминанием о минувшем, которое нельзя допустить вновь, и прекрасным литературным памятником жертвам ГУЛАГа.

В рассказах Шукшина читатель находит созвучие многим своим мыслям. В. Шукшин замечает мелкие детали, которые оказываются для человека очень важными. Автор беззлобно посмеивается над своими героями, делая их подчас смешными и нелепыми. Но его юмор теплый и человечный. Он не осуждает и не презирает своих героев, наоборот, он искренне любит их.

Рассказ «Раскас» поначалу заставляет читателя улыбнуться над незадачливым Иваном Петиным. Но потом становится до боли жалко простого мужика-шофера, от которого ушла молодая красивая жена. Иван Петин не может справиться со своим горем. Он решает написать рассказ обо всем, что случилось, и отправить его в газету.

История, которую пытается на бумаге пересказать Иван Петин, кажется нелепой и смешной. Шофер не знаком с правописанием, не знает элементарных правил орфографии. Поэтому в каждом слове он делает ошибки. Он пытается высказать свою боль, а получаются при этом нелепые и смешные фразы. Редактор, который начинает читать «раскас» Ивана Петина, смеется. Ему трудно понять, что перед ним несчастный человек.

Иногда на страницах произведений Шукшина сама надежда на счастье предстает чем-то комичным и даже несколько странным. Например, в рассказе «Бессовестные» овдовевший старик Глухов тяготится одинокой жизнью и хочет пригласить к себе в дом старуху Отавину. Он рисует в своих мечтах картины тихого домашнего уюта.

Возможно, затея старика и исполнилась бы. Но на беду свою, решил он действовать не сам, а попросить о помощи старуху Малышеву. Когда-то давным-давно он был в нее влюблен. С тех пор утекло много воды, и остались они хорошими друзьями. Старуха Малышева выставила затею старика в таком свете, что и Глухов, и Отавина даже вспомнить уже об этом не могли без содрогания.

На первый взгляд, ситуация может показаться смешной. Но безжалостное осуждение со стороны лишает их всякой уверенности в себе. Трагизм ситуации в том, что люди перестали прислушиваться к себе, обращая внимание на злое и недоброжелательное окружение. В рассказе в роли этого окружения выступает старуха Малышева.

Главный герой рассказа «Психопат» Сергей Иванович Кудряшов так принципиален и непримирим, что это кажется забавным. При столкновении с медицинской сестрой его возмущение выливается в гневную речь. Он возмущен неумением медсестры. Он смешон, но в его словах есть доля правды: «Я не ругаюсь с вами, я правда хочу понять: неужели так можно жить? Ведь не знает человек ни дела своего, ни... даже знать-то не хочет, не любит, и сидит – хмурится важно».