Люси Уорсли - Английский дом. Интимная история

Во времена Тюдоров и Стюартов от четверти до половины населения страны зарабатывало себе на жизнь услужением в чужих домах, и узы, связывавшие хозяина и слугу, представляли собой одну из типовых моделей социальных взаимоотношений. Труд слуги не считался зазорным: слуга находился под покровительством своего господина и пользовался общественным уважением. Он с удовольствием носил герб своего хозяина или плащ определенного цвета, а также форменную одежду, называемую «ливреей» и вместе с постелью и столом предоставлявшуюся ему в дополнение к жалованью. Люди гордились тем, что служат человеку, который в обмен обеспечивает их жизненные потребности. Очевидно, что к началу XX века от подобного отношения к работе слуги не осталось и следа, однако еще в 1900 году прислуживание в частном доме оставалось основным источником рабочих мест для женщин, и слуги по-прежнему носили ливреи. Генри Беннетт, поступивший на службу в Чатсуорт-хаус в 1928 году, имел несколько комплектов форменной одежды: помимо парадной ливреи, в его гардероб входили «парадно-повседневная ливрея и черный костюм, которые выдавались на год, черный макинтош, белый пиджак и фуражка для вождения автомобиля. Если за вечерней трапезой собиралось более шести человек, мы переодевались в парадную форму». Впрочем, Беннетт был ходячим анахронизмом – революция в домашнем хозяйстве уже шла полным ходом. К 1951 году, когда в его тысячелетней истории уже окончательно свершился кардинальный переворот, лишь в каждом сотом доме оставался слуга с постоянным проживанием.

Некогда хозяева и слуги были более чем привычны к обществу друг друга. В средневековых домах с общим залом они поневоле постоянно сталкивались друг с другом – вместе завтракали, обедали и ужинали. В таких в буквальном смысле «стесненных» обстоятельствах слугам приходилось проявлять сдержанность и не болтать лишнего. Приближенным слугам Генриха VIII, имевшим доступ в его частные покои, предписывалось «быть любезными друг с другом» и воздерживаться от лишних вопросов: «Они не должны выпытывать, где сейчас король и куда направляется; ворчать, шептаться и обсуждать, как король проводит время и поздно или рано ложится спать; они вообще не должны судачить о том, что делает Его Величество». Придворные, составлявшие окружение благороднейшего из мужей и раболепно ему повиновавшиеся, сами принадлежали к знати. Современник елизаветинской эпохи отмечает, что среди лиц благородного происхождения, подобных ему, становится все меньше тех, кто готов идти в услужение, и глубоко сокрушается об ослаблении связей, сплачивающих домочадцев, и об упадке большого средневекового дома. Об утрате «обычаев гостеприимства и правильного ведения домашнего хозяйства» он с ностальгической грустью говорит: «Золотой век безвозвратно канул в прошлое».

Однако и 350 лет спустя у слуг порой сохранялось чувство локтя, и они находили удовольствие в обществе друг друга. Дворецкий Стэнли Эйджер хорошо запомнил первый день работы коридорным в одном из загородных имений близ Вустера в 1922 году. Из сорока человек прислуги, работавших в доме, он занимал самую скромную позицию, но все вели себя с ним «дружелюбно». Впоследствии он дослужился до должности дворецкого, а удалившись от дел, писал: «Я до сих пор скучаю по людям, с которыми работал. Слуги вечно ссорились между собой и доставляли мне гораздо больше хлопот, чем лорд и леди, но мне их очень не хватает».

С ростом потребности хозяев в уединении постепенно исчезало доверительное отношение к слуге как к близкому человеку. Слуги проводили с хозяевами все меньше времени. В XVII веке ослабление человеческих связей нашло свое выражение и в архитектуре: в домах появились черные лестницы и отдельные столовые для слуг. Прислугу теперь вызывали колокольчиком. В средневековом доме нужды в подобных ухищрениях не возникло: хозяину достаточно было погромче крикнуть, и слуга, всегда находившийся в пределах слышимости, являлся на зов.

В 1760-е годы Ханна Гласс советовала молодым горничным двигаться бесшумно, как привидение: «Научись ходить тихо и не беспокоить членов семьи». Приблизительно в это время появляются двери, обитые плотной тканью, служившие знаком водораздела между теми, кто находился на высших и низших ступенях социальной лестницы. Зеленый войлок был призван заглушить шум, исходивший из помещений прислуги. В 1864 году викторианский архитектор Роберт Керр уже отмечает, что «господская семья составляет одну общность, а слуги – другую. Представители каждого класса имеют право уединиться за закрытыми дверями. И те и другие высоко чтут чужую личную жизнь».

В викторианскую эпоху, когда принадлежность к социальному классу имела огромное значение, разделение на «верхи» и «низы» иногда приобретало пугающие формы. Например, герцог Портленд требовал, чтобы слуги, когда он проходил мимо, отворачивались лицом к стене (правда, герцог страдал расстройством личности). В его доме Уэлбек-Эбби царил почти средневековый уклад. Штат прислуги, состоявшей преимущественно из мужчин, насчитывал 320 человек – и это в 1900 году! Среди них – четыре «королевских» ливрейных лакея, прислуживавших семье, два лакея для «комнаты стюардов», которые обслуживали других слуг, лакей для классной комнаты, камердинер, официант, помощник дворецкого, старший слуга, два пажа, привратник, два коридорных и шесть человек «разнорабочей» прислуги.

Что касается отношений между господской семьей и прислугой, то мы, современные люди, читая наставления миссис Битон, слывшей исключительным авторитетом в ведении домашнего хозяйства, приходим в ужас. «Слуга, – поучает она, – не должен сидеть в присутствии хозяина или хозяйки, не должен выражать свое мнение, пока его не спросят; желать доброй ночи или доброго утра может только в ответ на приветствие». Неудивительно, что в XIX веке слуги, играя в хозяйском доме предназначенную им роль, все чаще чувствовали себя униженными и несчастными. Рассказ бывшего слуги Эрика Хорна позволяет понять, что творилось в душе у внешне невозмутимого дворецкого: «Меня не покидало ощущение, что я постепенно запутываюсь в сетях и теряю свободу; терпеть это давление с каждым днем становилось все труднее, но куда мне было деваться? Я не знал другого способа заработать на жизнь, кроме услужения в доме знатных господ». Эдвин Ли, служивший старшим дворецким в загородном особняке Клайвден-хаус в Беркшире, вспоминает о не покидавшем его чувстве одиночества: «Мои слова могут показаться странными, ведь я постоянно находился среди людей, но мне, как капитану корабля на мостике, не к кому было обратиться со своими проблемами… Я редко удостаивался похвалы, если все шло хорошо. Помнится, однажды я пожаловался на это Ее Светлости. “Чего вы ждете от меня, Ли? Чтобы я все время хлопала вас по спине?” Больше я с ней не откровенничал».