Пол Кривачек - Вавилон. Месопотамия и рождение цивилизации. MV–DCC до н. э.

Большинство культур либо смотрят в грядущее, либо вглядываются в минувшее. Редко бывает и то и другое. Когда будущее подает радужные надежды и кажется самым волнующим, истории обычно предоставляют самой позаботиться о себе. Германские поселенцы в Западной Европе позволили большей части римских городов разрушаться: крытые соломой деревянные хижины на рыночных площадях, загоны для скота, свинарники в общественных банях. Средневековые строители соборов проявляли минимум уважения к часовням своих предков. Архитекторы Викторианской эпохи, занимавшиеся индустриализацией и модернизацией Великобритании с ее быстро развивавшейся наукой и огромными достижениями в машиностроении, не могли дождаться сноса всех этих жутких старомодных неоклассических домов времен королей Георгов. Да, их часто заменяли зданиями, спроектированными в фантазийной версии средневекового стиля, но оставлять сами старинные постройки не стояло в повестке дня XIX в.

В 1940-х гг., когда швейцарский историк-искусствовед Зигфрид Гидион исследовал революционный период, в течение которого американская промышленность прокладывала дорогу принципам массового производства, он написал: «Я сам посетил большое предприятие в пригороде Бостона, на котором после 1850 г. впервые начали собирать настенные, настольные, башенные и наручные часы из стандартных деталей (этот принцип позднее стал широко применяться при производстве автомобилей). Первые изделия этого предприятия упоминались некоторыми европейскими экспертами в 1870-х гг. Я захотел увидеть эти экземпляры и изучить первые каталоги компании. Старых каталогов не существовало вообще – компания уничтожила их принципиально, когда им исполнилось три года, и единственными наручными часами были те, которые поступили для ремонта».

В противоположность этому эпохи, зацикленные на сохранении прошлого, его защите и консервации, генеалогии, раскопках и исследовании доисторических артефактов, – это обычно те, вроде нашего времени, чье будущее выглядит неопределенным, даже угрожающим.

Настрой, который царил в середине 1-го тысячелетия до н. э., вероятно, имел нечто общее с нашим. Жители Междуречья всегда проявляли преданность своим предкам и традициям, но теперь на первый план вышла страсть к далекой древности. Действительно, в Вавилоне в VII–VI вв. до н. э. были изобретены археологические исследования – в нашем понимании. Профессор Ирен Уинтер, выдающийся историк-искусствовед Гарвардского университета, подчеркнула, что большинство критериев, по которым мы узнаем современную археологию, ввели правители Нововавилонского царства. Они проводили полевые экспедиции и прилагали огромные усилия к тому, чтобы выявить архитектурные руины. Некоторые из их документов не выглядели бы неуместными и в отчетах исследователей Месопотамии XIX в. Набонид отправился с экспедицией в Аккад в поисках развалин храма Иштар: «Я пытался найти этот храм, чтобы восстановить его; с этой целью я раскопал землю в Аккаде и начал искать его фундамент». В другом месте он пишет: «Куригалзу – царь Вавилона, который был моим предшественником, искал фундамент Эулмаша [храма Иштар] в Аккаде, о котором ничего не было известно со времен Саргона, царя Вавилона, и его сына Нарамсина [на самом деле это его внук]… но он не нашел его. Он оставил надпись, в которой говорилось: „Я непрестанно искал фундамент Эулмаша, но не нашел его“». Затем Набонид приписывает ассирийскому царю Асархаддону, его сыну Ашшурбанипалу и царю Вавилона Навуходоносору попытки безуспешных поисков остатков этого здания: «Что касается Навуходоносора, то он собрал своих многочисленных работников и неустанно искал… Он копал глубокие траншеи, но не нашел фундаментов». Наконец неослабевающее упорство было вознаграждено, и Набонид добился успеха: «На протяжении трех лет я проводил раскопки в котловане, вырытом Навуходоносором… Я смотрел направо и налево… вперед и назад… Затем прошел ливень, и образовалась вымоина… Я сказал… „Копайте траншею в этой вымоине“. Они стали там копать и нашли фундаменты Эулмаша».

Подобно другим правителям Нововавилонского царства, он исследовал развалины также и с целью найти древние тексты, которые затем он тщательно изучал: «Я посмотрел на старый фундамент царя Нарамсина, который царствовал ранее, и прочитал таблички из золота, лазурита и сердолика о строительстве Э-Баббара [храм бога солнца]». Затем он добавил свой собственный текст и вернул их все туда, где они изначально находились. Он также нашел сильно поврежденное изображение Саргона Аккадского, приказал его отреставрировать в своих мастерских, а потом вернуть на свое место в храме.

Другие артефакты, принадлежавшие к разным периодам, хранились в царской резиденции. Люди, проводившие раскопки, обнаружили в развалинах Северного дворца в Вавилоне предметы, датируемые от 3-го тысячелетия до н. э. до времен Навуходоносора. Могли ли они составлять коллекцию какого-нибудь дворцового музея? Каково бы ни было их предназначение, они еще раз показывают озабоченность правителей Нововавилонского царства сохранением своего прошлого перед лицом все возрастающей неопределенности будущего.

Существует даже предание, изложенное жрецом бога Мардука Беросом, который ранее описывал бога-рыбу, научившего людей ремеслам, и жил в начале III в. до н. э., когда в Месопотамии правили македонцы, о том, что Навуходоносор сам предвидел крушение вавилонского мира. Труды самого Бероса давно утрачены, но их выводы содержатся в произведениях более поздних авторов, включая отца церковной истории Евсевия Кесарийского, который жил в III–IV вв. и сообщает нам, что «Навуходоносор, взобравшийся на крышу своего дворца, был охвачен божественным озарением и произнес следующую речь: „Я, Навуходоносор, предсказываю вам, о вавилоняне, бедствие, которое должно обрушиться на вас и которое [бог] Бел, мой предок, и царица Белтис не могут уговорить судьбу отвратить. Придет персидский мул, которому будут оказывать поддержку ваши боги, и принесет вам рабство вместе со своим пособником-мидийцем, гордостью ассирийцев“».

Это, разумеется, не более чем оценка прошедших событий, спроецированная на великого халдейского императора. Тем не менее она наводит на мысль о том, что во времена Бероса и долгое время после него считалось, что последние династии Междуречья испытывали страх перед концом империи и считали, что пришел конец славе и мечте; короче, взгляд вавилонян на будущее оказался далек от оптимистического.

Хорошо бы узнать, были ли жители Нововавилонского царства так же подвержены влиянию дурных пророчеств предсказателей несчастий вроде тех, которые регулярно заполняют страницы наших газет сегодня. Не говоря уже о всклокоченных мужчинах, которые шли шаркающей походкой по улице Тиллазида, надев на себя двойной рекламный щит с лозунгом «Конец близок», написанный клинописью, разумеется. Мы унаследовали такую крошечную долю вавилонских произведений (и совсем ни одного на их повседневном арамейском языке), что ничего по этому поводу не можем сказать. В любом случае знакомое нам нежелание древних выражать свои идеи в виде теорий и рассуждений, а не в форме мифов о богах и эпических сказаний, полных тонкостей и умолчаний, скрывает многое об их образе мыслей от наших прозаичных, менее склонных к метафорам современных умов.