Мариэтта Чудакова - Беседы об архивах (с илл.)

4. Если документы и бумаги находятся в явно неподходящем помещении, откуда, например, легко могут быть расхищены, или же где их может испортить вода от дождя, таяния снега, разлива реки или грязь при распутице, или же, наконец, где они могут сгореть от соседства, например, с баней или кузницей, — сразу же обратить на это внимание того, кто за ними присматривает, постаравшись указать более подходящее помещение, где они могли бы хотя временно храниться без опасности погибнуть от расхищения, сырости, грязи, мороза, наводнения или пожара».

Вы улыбаетесь наивности этого перечня? И совершенно напрасно, нужно заметить. Все эти опасности подстерегают рукописи и по сию пору, и если, скажем, уменьшилась угроза пожара, то резко возросла вероятность гибели забытых на чердаке бумаг во время сноса старого дома. А с рукописями, весьма сильно, а нередко непоправимо подпорченными сыростью во время хранения их в частных руках, архивисту приходится встречаться постоянно.

Если так велика угроза гибели рукописей, то возникает вопрос: а что же осталось от далеких времен русской истории?

Остались летописи. Со времен Нестора-летописца — то есть с конца XI века- прослеживается писание их по русским монастырям. А с начала XVI века в Москве систематически велось официальное летописание.

В крупных монастырях хранились списки с официальных летописных сводов. Записывать текущие события было делом естественным, неоспоримым. Ставить же имя свое под этими писаниями, напротив, считалось делом суетным, никчемным. Имена эти восстанавливаются с трудом, по косвенным данным, и далеко не во всех случаях.

Есть и другие документы. О XVI веке рассказывают, например, материалы так называемого Царского архива. Правда, значительная их часть погибла однако представление о ней дает опись этого архива, сделанная в 70-х годах XVI века.

Заметим, кстати, что сами авторы летописей не довольствовались устными воспоминаниями очевидцев и собственными наблюдениями, а обращались к архивным документам. Так Нестор пользовался, например, архивом князя Святополка, где хранились договоры с греками.

Наиболее ранние сведения о существовании архивов на Руси относятся к XIV–XV векам. Правда, в это время не было архивов как хранилищ одних только документов — они хранились вместе с книгами, деньгами, и возникали такие хранилища чаще всего при церквах и монастырях. В XVI веке все центральные и местные правительственные учреждения имели свои хранилища документов, хотя чаще всего очень плохо устроенные — документы хранились на скамьях, на столах, на полу, а то и в лукошках, — в старинных описях архивов можно встретить слова «в трех ларях и пяти лукошках».

В XIX веке в России существовало уже достаточно разветвленное архивное дело. Далеко не сразу, однако, было осознано значение архивов как собрания исторических источников, необходимых для нужд науки.

Одним из первых следует вспомнить замечательного деятеля русского архивного дела Николая Васильевича Калачева, с 1865 по 1885 год управлявшего Московским архивом Министерства юстиции. На I и II археологических съездах в Москве в 1869 и 1872 годах он обратил внимание общественности на научное значение архивов и выдвинул свой проект архивной реформы, одним из главных пунктов которой было учреждение центральных архивов. До него на архивы смотрели как па придатки учреждений, склады дел, законченных производством. Читатель, уже пожелавший составить некоторое представление об архивном деле, оценит, нам кажется, разумное и ясное рассуждение одного из его основателей. Рассматривая положение архива при учреждении, Н. Калачев писал: «На первых порах регистратура отмечает, что и когда сдано в архив, а приемщик документа или дела назначает место, где тот или другой нумер должны храниться. Не оставаясь в таком положении, бумаги с течением годов разрастаются так, что наконец в уме архивариуса невольно возникает вопрос: где их помещать на будущее время, так как архив ими уже переполнен, да и нужно ли оставлять их на вечное хранение? Припомнив, что место, сдающее свои дела, ограничивается при этом лишь требованием, чтобы они окончены были производством, а не объясняет, насколько они могут быть ему полезны на будущее время для справок, архивариус, естественно, приходит к мысли, что, конечно, многие из принимаемых им дел совершенно бесполезны и впредь не потребуются и что, следовательно, их необходимо уничтожить по крайней мере для того, чтобы очистить место для будущих дел. Но при этой мысли он опять останавливается на вопросе: а как мне знать, что когда потребуется? Могу ли я безнаказанно уничтожить дела, вверенные моему хранению? Таким образом, в самом скором времени по учреждении архива является потребность в установлении положительных правил, с одной стороны, относительно разбора и размещения дел в архиве, а с другой, относительно уничтожения тех из них, которые оказываются бесполезными.

Но если первая из этих задач может быть разрешена более или менее удачно, смотря по степени теоретического образования и практических соображений архивариуса, вторая, напротив того, составляет поистине камень преткновения для человека, сколько-нибудь развитого и интересующегося делом. Легко уничтожить все, что попадет под руку, но если дело, действительно не нужное для учреждения, в котором оно производилось, имеет за собою тем не менее интерес исторический или представляется любопытным в отношении юридическом, сельскохозяйственном и тому подобном, то неужели можно его уничтожить; однако и оставлять такое дело в этом архива не следует, так куда же с ним деваться, кому его сдать для дальнейшего вечного хранения?» И вот в уме добросовестного знатока своих документов мелькает уже мысль о необходимости устройства центральных ученых архивов, в коих исследователи, жаждущие изучения своего предмета на основании первых источников, могли бы черпать нужные им сведения из дел, имеющих для них значение еще нетронутых рукою рудников».

Понимая, однако, как далеко до этого, Н. Калачев стремился во всяком случае задержать уничтожение ценных документов:

«Но пока центральные ученые архивы еще не образовались, начальству каждого учреждения, имеющего архив, не мешало бы помнить, что на нем лежит обязанность поставить своему архивариусу за правило не только знать и хранить вверенные ему дела для доставления из них справок, требуемых учреждением, но точно так же заботиться и о целости тех документов, которые могут быть полезны для ученых занятий».

В том самом архиве, который был с 1865 года под его началом, Н. Калачев спас от гибели 363 вязки дел времени Иоанна Антоновича — его предшественник П. Иванов предназначил их к уничтожению с замечательной мотивировкой: как совершенно бесполезные и излишние для хранения «тем более, что о сожжении этих дел состоялось два сенатских указа от 30 марта и 30 июня 1745 года»… Н. Калачеву принадлежит фраза, до сих пор с сочувствием повторяемая архивистами: