Валерий Сагатовский - Вселенная философа (с илл.)

Под это определение нормальной личности не подойдет революционер: он не является средним в статистическом смысле и никак не может (и главное — не хочет, не считает нужным) адаптироваться к порядкам того общества, которое он намерен взорвать. Под это определение великолепно подходит типичный приспособленец: он выше среднего не полезет (опасно), он адаптируется к чему угодно, и все элементы его личности очень слаженно работают для достижения одной цели — выжить и приспособиться.

Сведение человеческой нормы к приспособлению есть теоретическое выражение конформизма — явления, весьма широко распространенного в обществах, где человек вынужден подстраиваться под прихоти чуждых ему сил. Конформист (от латинского conformis — подобный) уподобляется другим членам общества, в котором ему приходится жить, не задаваясь вопросом о том, по верному ли пути идет это общество. Он слепо перенимает любые его нормы и с гордостью считает себя нормальным и «стопроцентным» (янки, арийцем, хунвэйбином и т. д. — неважно кем, только бы «как все») лишь на том основании, что он «не хуже, чем другие».

Посмотрим, действительно ли он так нормален, этот якобы преуспевающий конформист…

В обществе, развивающемся стихийно и раздираемом антагонистическими противоречиями, нормы поведения, навязываемые господствующим классом, не могут удовлетворять большинство людей, органически совпадать с их внутренними побуждениями. Нормы такого общества выступают по отношению к отдельным людям некой внешней, чуждой силой, которой надо — неизвестно почему, но обязательно надо — подчиняться. Люди, живущие в таком обществе, все время настороже, каждый их шаг — это удачный или неудачный ход в конкурентной борьбе, это трюк, рассчитанный на то, чтобы обойти соперника. Не удивительно, что удовлетворение естественных желаний человека отходит здесь на второй план по сравнению с тем, какое впечатление произведет тот или иной поступок на тех, с кем приходится делать жизненный бизнес. Например, как пишет Э. Соловьев в книге «Экзистенциализм и научное познание», «…многих американцев интересует скорее символический, нежели физический аспект автомашин, домов и одежды. Невладение какой-либо вещью… становится почти антисоциальным актом… Мои вещи и моя работа, мои развлечения и друзья, с которыми я провожу время, — все это выступает и расценивается как формы обращения к группе, как ингредиенты языка , на котором я с ней говорю и с помощью которого я добиваюсь успеха».

Проще говоря, такой американец не столько радуется новому автомобилю, сколько беспокоится, чтобы сосед Смит не купил бы еще более новый и не обставил бы его тем самым в глазах той общественной группы, к которой оба они принадлежат.

Какие только трюки не приходится выкидывать человеку, который вместо того, чтобы критически осмыслить требования, предъявляемые к нему окружающей социальной средой, предпочитает бессознательно подлаживаться к любым требованиям, если они оказываются «общепринятыми»… Примеров этих трюков конформистского приспособления сколько угодно.

Приспособление к аритмии. Каждый знает, как легко шагать и работать под ритмичную музыку. А если сама жизнь становится аритмичной? Спешка, шум, вечная настороженность и боязнь отстать — как реагировать на все это?

Можно возмутиться и начать борьбу за лучшую, более нормальную жизнь. А можно «поберечь свою энергию» и приспособиться к тому, что есть. И вот ритмичные мелодии уже раздражают. Если кругом шум, то и я устрою какофонию с помощью своего переносного магнитофона, буду визжать громче всех, бравируя своей «современностью».

Нежность и доброта начинают казаться сентиментальностью. Если жизнь цинично щелкает меня по носу, то и я, подлаживаясь к этим щелчкам, сведу человеческие чувства к «трепу» (пусть никто не разберет, где «в шутку», а где «всерьез» — это выгодно).

Одним словом, попав в грязь, надо самому поскорее выпачкаться. И это называть нормальным?!

Бедный конформист, он напоминает ребенка, который в ответ на неисполнение его желаний начинает кривляться и гримасничать. Правда, это весьма опасный «ребенок».

Приспособление к моде. Слова «это уже не модно» звучат для некоторых людей приговором в последней инстанции. При этом даже не ставится вопроса о том, что выражает собой самоновейшая мода; какое внутреннее отношение к жизни стоит за новым внешним фасадом? Только бы не отстать от «сливок общества», которые, конечно же, лучше других: ведь они уже носят пиджак на четырех пуговицах (ни в коем случае не на трех!), они уже сменили твист на шейк, они уже предпочитают в «живописи» нагромождению изломанных линий и пятен просто пустоту в рамке…

Сравните это с неконформистским отношением к моде и судите сами, какое из них «нормальное». Клара Цеткин в своих воспоминаниях о В. И. Ленине приводит следующие ленинские слова: «Почему нам надо отворачиваться от истинно прекрасного, отказываться от него, как от исходного пункта для дальнейшего его развития только на том основании, что оно „старо“? Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому надо покориться только потому, что „это ново“? Бессмыслица, сплошная бессмыслица! Здесь много лицемерия и, конечно, бессознательного почтения к художественной моде, господствующей на Западе. Мы хорошие революционеры, но мы чувствуем себя почему-то обязанными доказать, что мы тоже стоим „на высоте современной культуры“. Я же имею смелость заявить себя „варваром“. Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих „измов“ высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости».

А вот конформист никогда не осмелится признать что он не понимает того, что ныне модно. Нет у него ничего своего: ни смелости, ни радости, ни собственного суждения. Вместо живой жизни — театр масок (самых модных, разумеется).

Феномен «рычага». Случалось ли вам наблюдать, как вашего знакомого, вполне симпатичного человека в частной жизни, вдруг словно подменяют, если ему приходится исполнять какую-нибудь общественную функцию? Действия его словно перестают быть осмысленными, вместо нормальной логики и человеческих чувств — казенщина, бездушный формализм, кажется, что вместо живого человека начал действовать механический рычаг, приводимый в движение внешней, нечеловеческой какой-то силой.

Происходит это в том случае, когда человек выполняет общественные поручения без внутреннего понимания их необходимости, просто подлаживаясь под спущенные свыше требования. Он может великолепно организовать вечеринку, ибо ему не нужно объяснять значение этого «мероприятия». Но собрание, например, он загубит, сделает его повестку неимоверно скучной, а словопрения никому не нужными. Почему? Да, потому, что у него нет внутренней убежденности в нужности этого собрания, а высказать это вслух он боится. Вот и отвечает такой человек: «Будет сделано» — и «делает» так, что лучше бы уж ничего не делал.