Б. Соколов - Молотов. Тень вождя

Наверное, Молотов в душе радовался, что такие яркие личности, как Троцкий, Бухарин, Зиновьев, сломали себе шеи, а он сам, трудолюбивый бюрократ, которого вожди оппозиции держали за эталон серости, не только уцелел, но и стал вторым человеком в государстве. Бухарина же он не любил еще и потому, что тот развивал в народе потребительские инстинкты, с которыми невозможно строить социализм и неизбежно «буржуазное перерождение» партии. Неудивительно, что Молотов был решительным сторонником быстрой и насильственной коллективизации крестьянства, чтобы экспроприированный у крестьян хлеб пустить на нужды развития промышленности, прежде всего военной, а Бухарин был против такого рода коллективизации.

Вячеслав Михайлович до конца своих дней был убежден в необходимости коллективизации именно в том виде, в каком она была проведена в начале 30-х годов. Непосредственно перед коллективизацией и в первые годы ее осуществления Молотов выезжал на места — в Сибирь, на Украину, на Северный Кавказ, обеспечивал хлебозаготовки, следил за колхозным строительством. Даже на склоне лет он без тени сожаления вспоминал, как в конце 20-х годов выколачивал на Украине хлеб из крестьян:

«1 января 1928 года мне пришлось быть в Мелитополе по хлебозаготовкам. На Украине. Выкачивать хлеб... У всех, у кого есть хлеб. Очень нуждались — для рабочих и для армии. Все-таки тогда все это было еще частное. Поэтому надо было у частников взять... Собрался актив к вечеру, часов в пять. Я их накачиваю: «Давай хлеб! Сейчас такое время,

что надо нажать на кулака!» — речь как положено. Принимают резолюцию — обязать, выполнить план, направить... Крестьянский район, все они живут своим хозяйством... Хлеб отбирали, платили им деньги, но, конечно, по невысоким ценам. Им, конечно, невыгодно. Я им так и говорил, что пока нам крестьянин должен дать взаймы. Надо восстанавливать промышленность и армию не распускать... Вернулся в Москву. Совещание у Сталина наиболее активных деятелей. Я рассказал, как нажимал и прочее... После этого сам Сталин захотел поехать в Сибирь на хлебозаготовки».

Вячеслав Михайлович даже в конце жизни отрицал, что в период коллективизации был массовый голод: «Я считаю, что эти факты не доказаны». Хотя и заметил вскользь: «Нет, это преувеличение, но такие факты, конечно, в некоторых местах были. Тяжкий был год».

Интересно, что всего за каких-нибудь три недели до поездки на Украину Молотов, выступая на XV съезде партии 11 декабря 1927 года, заявил:

«Тот, кто теперь предлагает нам политику принудительного займа, принудительного изъятия 150—200 миллионов пудов хлеба хотя бы у десяти процентов крестьянских хозяйств, то есть не только у кулацкого, но и у части середняцкого слоя деревни, то, каким бы добрым желанием ни было это предложение проникнуто, тот враг рабочих и крестьян, враг союза рабочих и крестьян».

Сталин поддержал Молотова репликой с места: «Правильно!» Скорее всего, этот спектакль был предназначен для усыпления бдительности Бухарина и его сторонников, тогда как на самом деле Сталин уже принял решение перейти к принудительному отчуждению излишков хлеба и последующей коллективизации.

В 70-х годах Вячеслав Михайлович с гордостью говорил:

«Коллективизацию мы неплохо провели. Я считаю успех коллективизации значительней победы в Великой Отечественной войне. Но если б мы ее не провели, войну бы не выиграли. К началу войны у нас уже было могучее социалистическое государство со своей экономикой, промышленностью... Я сам лично размечал районы выселения кулаков... Выселили четыреста тысяч кулаков. Моя комиссия работала... Сталин говорил, что мы выселили 10 миллионов. На самом деле

мы выселили двадцать миллионов. Я считаю, что коллективизацию мы провели очень успешно».

В последние годы жизни Молотов считал, что колхозы надо постепенно превращать в совхозы, создавать крупные агропромышленные предприятия. Интересно, что у самого Сталина в последние годы жизни было прямо противоположное намерение. По свидетельству Хрущева, Иосиф Виссарионович заявил членам Политбюро, что убыточные совхозы (а таких было большинство) надо преобразовать в колхозы, поскольку колхозная форма хозяйствования, мол, эффективнее. Но никаких преобразований в этой сфере так и не осуществил.

Вячеслав Михайлович говорил Чуеву:

«Социализм есть уничтожение классов... А у нас — уничтожение эксплуататорских классов. Вот этого крестьянина берегут, колхозника. А его беречь нельзя, если хочешь счастья этому крестьянину. Его надо освободить от этих колхозов. И сделать его тружеником социалистической деревни. Вот эти сторонники крестьянского, демократии, они-то как раз реакционеры, они крестьянина этого в том виде, в каком он есть, хотят заморозить. Отупели в своем мелкобуржуазном мещанстве».

В принципе, если бы молотовская идея о превращении всех колхозов в совхозы осуществилась, ничего бы принципиально не изменилось. Рабочие совхозов, как прежде колхозники, трудились бы за гроши, да еще им бы грозило лишение приусадебных участков — ведь подавляющее большинство городских рабочих их не имело! В идеале Вячеслав Михайлович хотел видеть всех граждан, кроме узкого номенклатурного слоя, беззаветными социалистическими тружениками, чуждыми всяких «мелкобуржуазных» и «мещанских» предрассудков насчет материального благосостояния.

Он настойчиво повторял:

«Потребительство — это самое опасное. Если мы не разберемся в этом деле, попадем в очень трудное положение. И Сталин допустил ошибку в экономическом законе — о максимальном удовлетворении потребностей».

Зато сам Вячеслав Михайлович, как и другие члены Политбюро, по крайней мере в плане еды и напитков, ни в чем себе не отказывал, даже в то время, когда от голода умирали миллионы крестьян. О сталинских застольях Молотов с удовольствием вспоминал в беседах с Чуевым:

— Сталин много не пил, но в компании... Конечно, выпивал, как и все мы.

— Наверное, мог много выпить?

— Грузин. Он себя сдерживал, но все-таки пил иногда по-настоящему. Редко, редко. Я тоже мог...

— Сталин шампанское любил?

— Да, он шампанское любил. Его любимое вино. Он с шампанского начинал...

— Какие вина вы со Сталиным пили? Киндзмараули?

— Киндзмараули — мало. Вот тогда было...

— Цинандали?

— Не-е-ет, красные вина. Я пил цигистави, того района. А когда я недоливал, Берия говорил: «Как ты пьешь?» Пью, как все... Это кисленькое вино, а все пили сладкое... Как это называется... Ну, черт...