Николай Барсов - Славянский мир Начальной летописи

Из приписки, находящейся в нем под 1110 годом, видно, что рассказ о событиях до этого года писан игуменом Киевского Свято-Михайловского монастыря Сильвестром в 1116 году. Трудно решить, был ли игумен Сильвестр только переписчиком или же вместе с тем и составителем всего свода, давшим ему ту редакцию, в какой он дошел до нас в многочисленных списках. Последнее вероятнее [3], хотя различие разных списков дает основание полагать, что позднейшие переписчики и компиляторы не довольствовались сильвестровской редакцией свода и изменяли ее вставками и сокращениями. В основание его положены Повести временных лет, которые, судя по их заглавию [4], должны были заключать в себе сказания о славянах до образования Русского государства, о призвании варягов, о первых киевских князьях. По всей вероятности, Повести составляли первоначально цельное изложение и только впоследствии были разбиты по годам, дополнены и распространены отдельными сказаниями, местными известиями (Киево-монастырскими, Ростовскими, Новгородскими, Черниговскими) и извлечениями из греческих хронографов. Вследствие того в настоящее время едва ли возможно определить не только первоначальный вид, но и самый объем их, кем именно из русских князей оканчивался рассказ о том, «кто в Киеве нача первее княжити и откуда Русская земля стала есть». Также разнообразно и по содержанию, и по характеру продолжение Повестей, или, вернее сказать, другая часть сильвестровского свода. Рядом с краткими погодными заметками мы имеем в нем подробное изложение событий в отдельных сказаниях, рассказы очевидцев и литературные памятники («Поучение Мономаха», его письмо к Олегу). Видно, что все это вошло в свод в своем первоначальном виде, что составитель вносил в него имевшиеся под рукой материалы целиком, располагая их в хронологическом порядке. В этой массе разнообразных и разъединенных фактов личность летописца теряется. Исследователь не имеет возможности судить ни о его подготовке, ни о средствах, которыми он располагал для своего труда. Этот важный пробел представляет значительные затруднения, между прочим, и для изучения летописной географии. Имея дело с летописным трудом одного человека, было бы возможно приурочить открывающийся в нем круг географических знаний к определенному времени и месту и отделить то, что летописец мог почерпнуть из народного предания и письменных источников, от того, что он знал по личным наблюдениям, что принадлежит собственно ему, тем самым с большей точностью восстановить географический кругозор времени, в которое он жил. Теперь же приходится иметь дело с разновременными географическими данными весьма продолжительной эпохи, обнимающей с лишком два с половиной столетия. Сверх того разновременные списки, в которых дошла до нас Начальная летопись, не одинаковы: в одних сообщаются факты, о которых умалчивают другие, или передается подробно то, что в других рассказано кратко. Никоновский, например, список гораздо полнее Лаврентьевского, а татищевский свод так богат данными, не известными древнейшим из дошедших до нас списков, что именно это богатство навлекло на него подозрение в подлоге, подозрение, до сей поры еще не рассеянное, но в то же время и не оправданное исторической критикой [5]. Очевидно, что позднейшие переписчики передавали сильвестровский свод – одни вполне, другие в сокращении, а компиляторы имели, может быть, под рукой и такие источники, каких не знал или оставил без внимания составитель первоначального свода. Все это заставляет нас иметь постоянно в виду все – даже позднейшие – списки Начальной летописи, не ограничиваясь одним только древнейшим Лаврентьевским, хотя и при этом необходимо будет обращаться за разъяснениями к свидетельствам позднейшего времени и придется во многом ограничиться одними предположениями и догадками.

Мир, известный Начальной летописи, может быть нанесен на нынешнюю географическую карту в следующих пределах: на севере границей его служит параллель от Уральского хребта к Невскому устью (приблизительно по 60° с. ш.), затем побережье Балтийского моря, южное побережье Немецкого моря и Британия; с запада океанические берега Европы и частью Африки; на юге крайние страны, известные ей: в Африке – побережье Средиземного моря и течение Нила, в Азии – Аравия и Индия; на востоке – Бактрия, Каспийское море и Волга. Выработанное уже древними географами деление земли на части света Начальной летописи неизвестно. Она не знает ни Европы, ни Азии, ни Африки. Она делит известный ей мир по странам света: на восток – страны полуденные, полунощные и западные, причем в общих чертах восток должен соответствовать Азии, юг – Африке, запад и полунощье – Европе. Начиная рассказ свой разделением земли по потопе между сыновьями Ноя, Повесть дает при этом перечень областей и народов, поселившихся в каждом жребии. Внимательное рассмотрение связи, в которой стоит этот перечень к общему ходу летописного рассказа, приводит, однако, к мысли, что он внесен в Повесть позднее и что в ее первоначальной, для нас утраченной, редакции его могло и не быть. Он не только не вызывается задачей Повести, так ясно выраженной в заглавии, но и противоречит последовательности рассказа. Прежде всего, поражает то обстоятельство, что перечень исчисляет земли и народы, которые достались (яшася) Симу, Хаму и Иафету, тотчас по потопе, то есть именно в то время, когда, по словам Повести, же «бысть язык един». Вслед за тем Повесть переходит к смешению языков и снова говорит о разделении земли между Ноевыми сыновьями, но уже весьма кратко и просто, очевидно, с единственной целью связать происхождение славян с библейской этнографией. «По разрушении же столпа и по разделении язык, – говорит она (Лавр., с. 3), – прияша сынове Симови восточныя страны, а Хамови сынове полуденныя страны, Иафетови же прияша запад и полунощныя страны. От сих же 70 и 2 языку бысть язык Словенеск от племени Иафетова, Норци, еже суть Словене». Очевидно, что эта заметка и предшествующий ей перечень исключают друг друга, причем или заметку, или перечень надо признать позднейшей вставкой, и, конечно, скорее всего, подробный перечень, так как краткая заметка составляет естественный приступ Повести к рассказу – и без нее Повесть, несмотря на перечень, все-таки не имела бы начала. Тем не менее нельзя отказать перечню в весьма раннем происхождении. Уже то одно обстоятельство, что он встречается почти во всех дошедших до нас списках Начальной летописи, дает повод думать, что он внесен в нее первым составителем свода, может быть, игуменом Сильвестром, а продолжение его, описание Западной и особенно Северо-Восточной Европы, могло возникнуть не позже конца XI или начала XII века.

Читать дальше