Федор Петров - Археологи: от Синташты до Дубны. 1987-2012

Мариан Вербовецкий и Виктор Лысенко, 1990 год

В 1990 году мы работали на Устье в составе большого советско-американского лагеря, в который приехали специалисты, студенты и школьники из многих городов страны и из-за рубежа. Здесь реализовывалась масса самых интересных направлений экспериментальной археологии. На высоком насыпном холме обосновались специалисты по изготовлению каменных орудий, здесь студенты и школьники сбивали пальцы в кровь, пытаясь получить ровный скол или постигнуть тайны ретуши. Под широкими навесами замешивали глину, рядом теснились ряды уже готовых и украшенных орнаментом глиняных сосудов, сушащихся перед обжигом. Американские студенты строили из прутьев и связок камыша индейское жилище. В кузне стучали молотки и молоты, здесь под руководством опытного кузнеца наши и американцы осваивали первичные навыки профессии. В ходе означенного освоения кузница произвела такое количество разнообразного холодного оружия – от кинжалов и клевцов до мечей и сабель, что крайне озабоченный последствиями этого свердловский начальник экспедиции начал устраивать налеты на вооружившихся студентов и школьников. Нашего Виктора он заставил перековать в «спираль» лезвие изготовленного им меча. Впоследствии Витя с Мариком ходили в деревенскую кузницу и там выпрямляли меч, но прежней красоты и стройности клинка достичь уже не удалось.

Виктор Лысенко, 1990 год

В том году на металлургической площадке мы работали вместе с двумя самарскими студентами, занимавшими реконструкцией меднолитейного производства – Борисом Максимовым и Денисом Вальковым. Построенный ими горн, хотя и не без некоторых сложностей, дал возможность отлить целый ряд бронзовых предметов. А вот наши с Витей и Мариком эксперименты были несколько менее удачны. В ходе нескольких металлургических плавок нам удалось добиться процесса восстановления меди из руды, однако так и не получилось сделать этот процесс устойчивым и сколько-нибудь масштабным. Позднее мы поняли, что основная причина неудач крылась в том, что первоначальный объект реконструкции был выбран неверно: судя по всему, яма метрового диаметра, выкопанная в древности на дне рва, которую Николай Борисович представил нам как остатки подземной медеплавильной печи шахтного типа, в действительности не имела никакого отношения к металлургии.

С осознанием этого мы перешли к экспериментам с небольшими наземными купольными печами, они оказались несколько более удачными. Увеличили техническую и естественно-научную оснащенность работ: по договоренности наших сахемов, в первую очередь – Николая Борисовича, в лабораториях Челябинского пединститута нам делали спектральный анализ древних и экспериментальных металлургических шлаков, образцов руды и сплесков меди. Нам даже выделили несколько термопар – специальных биметаллических проводов, которые мы сваривали вместе и потом помещали в разные части металлургической печи, а по изменению напряжения, фиксируемому милливольтметром, определяли изменение температуры в печи. Таким образом удалось построить несколько очень интересных графиков роста и падения температуры при разных режимах металлургической плавки.

Записываю показания термопары, 1991 год

Самодельные термопары имели свойство распаиваться, и тогда их надо было сваривать заново. Способ применялся нами совершенно зверский – и ведь не сами придумали, кто-то из старших товарищей научил. Оба провода термопары плотно скручивались друг с другом, после чего к ним крепился один из проводов, отходящий от вилки на 220 вольт. Второй провод от вилки крепился к графитовой пластинке, после чего вилка включалась в сеть, скрученная термопара бралась плоскогубцами и ее кончик приближался к графиту. Между металлом и графитом вспыхивала электрическая дуга, и окончания двух скрученных проводов постепенно сплавлялись в ней в один шарик, что и было нужно. Что происходило при этом варварском действии с бытовой электросетью – можно легко себе представить.

Впрочем, мы занимались возвышенной наукой, и всякие бытовые мелочи не могли нас волновать. Когда все термопары перегорели, мы выпросили у Николая Борисовича машину и отправились на ней в ближайшей поселок Солнце, а там просто заявились в контору отделения совхоза и объяснили, что нам в целях науки нужен доступ к электрической розетке. Деревенские бухгалтерши предложили наглым парням из экспедиции выбирать себе любую розетку, после чего мы спокойно расположились с нашим хозяйством на подоконнике, слегка сдвинув какие-то пачки картонных скоросшивателей, и вскоре перед взглядом онемевших бухгалтерш на графите вспыхнуло сверкающее, огненное зернышко, раздался звонкий гул работающей электрической дуги, а потолочные и настенные лампы начали то потухать, то разгораться в такт этому гулу, демонстрируя, что сеть работает с крайним перенапряжением. То ли изумление от наших действий, то ли добрая башкирская привычка не перечить мужчинам, которые сами знают, что делают, так и не дали нашим несчастным хозяйкам вмешаться в очевидно небезопасный технологический процесс, мы успешно сварили все термопары, громко сказали «спасибо» и удалились восвояси.

Увлеченность темой была столь велика, что, не в силах дождаться очередного полевого сезона, мы даже как-то пытались устроить зимние металлургические плавки: вывезли меха ко мне в сад, сложили некое подобие древней металлургической печи из современных кирпичей и, упорно качая меха под снегопадом, пытались сформировать новую методику металлургического процесса – впрочем, вполне безрезультатно.

Вообще самых хороших результатов, причем не в выплавке меди из руды, а в плавке и литье уже готового металла, нам удалось добиться в ходе экспериментов в городских условиях, во дворе пединститутской лаборатории, когда вместо металлургического меха мы применяли пылесос, а древесный уголь, мало доступный в городе в то время, заменяли на каменный. Бешеный напор воздуха, непрерывно бьющий из ревущего пылесоса, и пышущий жаром каменный уголь позволяли очень быстро расплавлять металл в тигле так, что тот начинал сиять, как маленькое, жидкое и живое солнышко. Одно из самых красивых зрелищ, которые мне доводилось видеть в жизни, – это расплавленная бронза, переливающаяся и сияющая так, что на нее почти больно смотреть. Тогда мы отливали бронзовые наконечники стрел по образцу найденных на могильнике Синташта и копии крестообразных подвесок из Кулевчинского могильника – удивительные предметы, изготовленные за полторы тысячи лет до Христа, но выглядящие в плане в точности так же, как некоторые типы древнерусских нательных крестиков домонгольского времени – впрочем, при сравнении этих предметов в профиль такое совершенное сходство между ними исчезает.