Димитрий Чураков - Политическая система СССР в период Великой Отечественной войны и послевоенные десятилетия. Учебное пособие

Чем можно объяснить тот факт, что за один лишь год цифры плана увеличивались трижды, а их последний вариант в четыре раза превышал первоначальный? Во-первых, это связано с тем, что темпы колхозного движения на практике обгоняли планируемые вначале: к июню 1929 г. в колхозах насчитывалось уже более миллиона дворов или примерно столько, сколько первоначально намечалось на конец пятилетки. Во-вторых, руководство партии и государства надеялось ускоренным созданием колхозов и совхозов форсировать решение хлебной проблемы, которая крайне обострилась в 1928 и 1929 гг.

А со второй половины 1929 г. масштабы и темпы колхозного строительства подскочили еще значительнее. Если к лету 1929 г. в колхозах состояло около одного миллиона дворов, то к октябрю того же года – 1,9 млн, а уровень коллективизации поднялся с 3,8 до 7,6 %. Гораздо быстрее росло число колхозов в основных зерновых районах: Северном Кавказе и Средне-Волжском крае. Здесь число колхозников за четыре месяца (июнь – сентябрь 1929 г.) увеличилось в 2–3 раза. А в середине лета этого года Чкаловский район Средне-Волжского края первым выступил с инициативой достижения сплошной коллективизации. К сентябрю здесь было создано 500 колхозов (461 товарищество по совместной обработке земли, 34 артели и 5 коммун), которые включали 6 441 хозяйство (около 64 % их общего числа в районе) с обобществленными 131 тыс. гектаров земельных угодий (из всех имевшихся на территории района 220 тыс. га). На территории района аналогичное движение вскоре появилось и в некоторых других районах республики.

Чтобы поддержать эту инициативу, отдел ЦК ВКП(б) по работе в деревне созвал в августе совещание, на котором рассматривался вопрос об обобществлении крестьянских хозяйств целых районов. Идея сплошной коллективизации начала проводиться в жизнь. Вслед за Средне-Волжским краем районы сплошной коллективизации стали возникать и в других местностях страны. На Северном Кавказе к сплошной коллективизации почти одновременно приступили семь районов, на Нижней Волге – пять, В Центральном Черноземье – тоже пять, на Урале – три. Постепенно движение распространяется и на отдельные районы потребляющей полосы. Всего в августе 1929 г. в РСФСР насчитывалось 24 района, где шла сплошная коллективизация. В некоторых из них колхозы объединяли до 50 % крестьянских дворов, но в большинстве охват колхозами не превышал 15–20 % дворов.

На той же Нижней Волге возник и ставший своеобразным символом всей «революции сверху» почин провести сплошную коллективизацию в масштабе целого округа – Хоперского. Здесь окружной комитет большевиков решил завершить сплошную коллективизацию к концу пятилетки. А через неделю Колхозцентр РСФСР поддержал инициативу хоперцев, признав необходимым «проведение сплошной коллективизации всего округа в течение пятилетки». Тогда же почин округа одобрило бюро Нижне-Волжского крайкома ВКП(б), а Совнарком республики объявил его опытно-показательным по коллективизации. С 15 сентября в округе проходил месячник по коллективизации. Как и водится, в округ-»маяк» было направлено около 400 работников партийных и иных органов управления в качестве «толкачей» (так их позже окрестит народная молва). Итогом всех этих усилий стали 27 тыс. дворов, которые к октябрю 1929 г. значились в колхозах округа.

Подобные квазиуспехи были достигнуты, в основном, методами администрирования и насилия. Это должен был признать инструктор Колхозцентра в письме, оглашенном на ноябрьском 1929 г. Пленуме ЦК ВКП(б). «Местными органами проводится система ударности и компанейства, – подчеркивалось в письме. – Вся работа по организации проходила под лозунгом: «Кто больше». На местах директивы округа иногда преломлялись в лозунг «Кто не идет в колхоз, тот враг советской власти». Широкой массовой работы не проводилось… Имели место случаи широкого обещания тракторов и кредитов: «Все дадут – идите в колхоз»… Совокупность этих причин дает формально пока 60 %, а может быть, пока пишу письмо, и 70 % коллективизации. Качественную сторону колхозов мы не изучили… Если не принять мер к укреплению колхозов, дело может себя скомпрометировать. Колхозы начнут разваливаться».

Иначе говоря, хоперский полигон «сплошняка» воочию продемонстрировал типичные недуги деревенской «революции сверху», которые после распространения во всесоюзном масштабе получат из уст Сталина наименование «перегибов» генеральной линии, переадресовавшим их потерявшим голову местным советско-партийным и иным активистам.

Чтобы лучше понять истоки и природу колхозной эйфории, которая вскоре захлестнет все звенья партийно-государственной системы страны есть необходимость хотя бы вкратце охарактеризовать состояние отечественной общественно-политической мысли по вопросу о судьбах мелкого крестьянского хозяйства в связи с проведением форсированной индустриализации. После XV съезда партии эта проблема, давно интересовавшая многих отечественных политиков и ученых, по мере того, как колеса большевистского нэпа во второй половине 1920-х гг. все чаще стали пробуксовывать (пока в годы чрезвычайщины и вовсе не остановились) выдвигается на авансцену социально-экономической и партийно-политической жизни советского общества. В рядах большевистской партии сталинской ставке на «революцию сверху» в качестве более безболезненного варианта решения проблемы «социалистической модернизации» деревни противостояли взгляды лидеров «правого уклона», которые в современной литературе получили название бухаринской альтернативы.

Н. И. Бухарин после его реабилитации в 1987 г. стал считаться некоторыми отечественными историками-аграрниками (В. П. Даниловым и его сторонниками), считавшими колхозный строй сначала неким третьим изданием крепостного права на Руси, а ныне торжеством «госкапитализма» в советской деревне) одним из последовательных проводников ленинских взглядов на кооперацию, через которую мелкие частные хозяйства крестьян, в том числе и кулацкие, будут в условиях диктатуры пролетариата, как он (Бухарин) выражался, «врастать в социализм». Вместе с тем, появились и мнения, что он будто бы «разработал свой план кооперативного развития деревни», во многом перекликающийся со статьей В. И. Ленина «О кооперации» и книгой А. В. Чаянова о крестьянской кооперации». Но признать их обоснованными нельзя. Ведь если Ленин и Бухарин в основном сходно смотрели на кооперацию как лучшую форму приобщения крестьян к социализму, то принципиально иначе понимал ее беспартийный Чаянов, отнюдь не являющийся слепым почитателем В. И. Ленина и всего большевистского режима власти в стране.

Во-первых, он считал естественным, нормальным условием жизни и деятельности кооперации наличие в стране рыночных отношений, тогда как Ленин и Бухарин рассматривали эти отношения в качестве временного явления, рассчитанного всего лишь на переходный от капитализма к социализму период. Во-вторых, Ленин и Бухарин мыслили социалистическое кооперирование крестьян исключительно в условиях диктатуры пролетариата. Что же касается Чаянова, то он подлинные успехи кооперирования мелкокрестьянской деревни напрямую связывал с демократическим режимом власти в стране, который должен придти на смену диктаторской, большевистской власти своеобразным эволюционным путем, в расчете на так называемое перерождение большевизма. Согласно чаяновской концепции крестьянской «самоколлективизации», реализация его варианта модернизации села означала бы безболезненную, эволюционного типа перестройку аграрного сектора страны, которая одновременно с повышением производительности труда и поднятием агрикультурного уровня сельского хозяйства решала бы и сложные социальные проблемы страны, поскольку кооперирование должно было охватить и помочь окрепнуть всем социальным слоям деревни.