Андрей Медушевский - Утверждение абсолютизма в России

Дискуссия об абсолютизме показала, что вопросы складывания предпосылок, утверждения и развития абсолютизма в России вызывают различные трактовки в историографии и нуждаются в дальнейшем изучении 58 58 Кристенсен С. О. История России XVII в. Обзор исследований и источников. M., 1989. С.235–237. . Как историческое явление, абсолютизм имел место и в Европе, и в России. Однако если в Западной Европе он в значительной степени являлся продуктом баланса классовых сил дворянства и буржуазии, то в России существовала большая специфика: абсолютизм формируется здесь еще до появления буржуазных отношений или в лучшем случае в период их зарождения. Это привело к громадной относительной самостоятельности государства в России и сделало его субъектом исторического процесса в большей степени, чем это было в Европе. Отсюда происходил целый ряд особенностей абсолютистского государства в России, делавших его непохожим на абсолютизм Европы. Лишь в сравнительно недавнее время черты развития государственности в России стали предметом отечественной историографии. Благодаря трудам С. М. Троицкого, П. А. Зайончковского, Н. П. Ерошкина 59 59 Троицкий С. М. Русский абсолютизм и дворянство XVIII в.: Формирование бюрократии. M., 1974; Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. M., 1978; Ерошкин Н. Л. Крепостническое самодержавие и его политические институты. M., 1981. , а в последнее время – Н. Ф. Демидовой, появилась возможность сквозного рассмотрения указанных тенденций эволюции государственных учреждений за довольно длительный период времени, а также для получения ряда количественных параметров для сравнения 60 60 Демидова Н. Ф. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. M., 1987. . Эта данные вполне согласуются с наблюдениями западных ученых. Так, проблема институционализации новых управленческих процедур в период создания Петром I коллегиальной системы и последующий период, поставленная еще М. Раевым 61 61 Raeff М. Imperial Russia. 1682–1825. The coming of Age of modern Russia. N. – Y., 1974. , нашла более подробное освещение в трудах К. Петерсона, Р. Крамми, Э. Амбургера, других исследователей, указывающих прежде всего на то обстоятельство, что при сохранении известной преемственности новая система учреждений означала в то же время радикальный разрыв с предшествующей практикой управления 62 62 Amburger E. Geschichte der Behördenorganisation Russlands von Peter dem Grossen bis 1917. Leiden, 1966; Peterson C. Peter the Great’s administrative and judicial Reforms. Swedish antecedente and process of reception. Stockholm, 1979; Crummey R. Aristocrats and Servitors: the bojar elite in Russia. 1613–1689. Princeton. 1983. . Качественно новыми чертами петровской и всей имперской административной системы по сравнению с приказной системой Московского государства стали унификация, централизация и дифференциация функций аппарата управления, а также известная его милитаризация, свойственная вообще абсолютистским режимам 63 63 Баггер X. Реформы Петра Великого. Обзор исследований. M., 1985. . В связи с вопросом о преемственности реформ Петра, предметом дискуссии становится природа русской государственности предшествующего периода. В традициях государственной школы социально- экономическое развитие Московского государства и сословные отношения в нем рассматриваются прежде всего как сфера государственной политики. При характеристике политической системы, которую Петр должен был унаследовать от своих предшественников, используется веберовская модель такого типа государственности, признаками которой были – универсальный режим служебных обязанностей и повинностей, подчинение действий большинства индивидов физическим ограничениям, экономические стеснения и бюрократический контроль во благо государства. Согласно концепции, разделяемой Г. – Й. Торке, Р. Хелли, Р. Крамми и другими, все сословия данного общества существуют лишь постольку, поскольку несут повинности государству 64 64 Torke Н. Die Staatsbedingte Gesellschaft im Moskauer Reich: Zar und Zemlja in der altrussischen Herrschaftsverfassung, 1613–1689. Leiden,1974; Hellie R. Slavery in Russia. 1450–1725. Chicago, 1982; Crummey R. The formation of Muscovy. 1304–1613. N. – Y., 1987. . Для данного типа государственности поэтому характерна большая самостоятельная роль в распределении поземельной собственности, а также такие черты деятельности, как монополизация торговли наиболее выгодными товарами, вином, жесткий контроль над всякой частной инициативой, всеобщая круговая порука. Отметим, что в последнее время все эти вопросы стали предметом живого обсуждения в связи с проблемой характера и степени развития земского начала в Московском государстве XVII в. В новейших работах большое внимание уделяется верхам общества – служилому сословию, его структуре (Государев двор), значению боярства как правящей элиты, роли местничества как регулятора социальных отношений. В связи с предысторией петровских реформ государственного управления в центре внимания вполне закономерно оказывается вопрос о состоянии административного аппарата, формировании и развитии централизованной бюрократии – дьяков и подьячих. Давая широкую панораму реформ первой четверти XVIII в., А. Левиттер неожиданно приходит к утверждению, достаточно, впрочем, распространенному в западной историографии, об отсутствии у царя программы реформ, хаотичности их проведения 65 65 См. вводную статью А. Левиттера в кн.: Pososhkov I. The Book of Poverty and Wealth. Stanford, 1987. . В то же время автор, противореча себе, отмечает, что в своей политике Петр, безусловно, руководствовался определенным идеалом: он стремился создать регулярное или полицейское государство по образцу западноевропейских абсолютистских монархий, где вся жизнь подданных становилась объектом регламентации на военный манер. Возникает вопрос, не свидетельствует ли наличие идеала предполагаемого государственного устройства, который автор находит у Петра, признаком определенной и вполне выраженной целенаправленности действий реформатора, по крайней мере – стремления реализовать потенциальные возможности желательной модели государственного устройства? Далее, концепция бесплановости реформ предполагает, по-видимому, наличие определенного и ясного понимания их антитезы, т. е. реформ, осуществляемых по плану. Но можно ли вообще привести примеры полностью «планомерных» реформ петровского масштаба в указанный период времени? Можно ли, например, говорить о том, что реформы Просвещенного абсолютизма Фридриха II, Иосифа II, Екатерины II и т.д. носили планомерный характер? Вероятно, лишь с существенными оговорками, с учетом воздействия на них быстро меняющихся внутри- и внешнеполитических факторов. Отметим в этой связи, что для западных историков вообще свойственны полярные оценки Петра как государственного деятеля: одни авторы считают его революционером, другие – консерватором. Очень велик диапазон оценок самих реформ (их удача или провал), определения их места в истории. Английский историк Х. Сетон-Уотсон высказал, например, интересную мысль о возможности их сравнения с реформами в развивающихся странах, а самого Петра с Кемалем Ататюрком 66 66 Seton-Watson H. The russian Empire. 1801–1917. Oxford, 1967. . Такой подход действительно позволяет понять многие характерные черты петровских реформ в истории нового времени. Подчеркнем, что такая постановка вопроса сама по себе говорит о внутренней цельности и определенной последовательности в деятельности преобразователя. В свою очередь, точка зрения о спонтанности реформ, высказанная впервые В. О. Ключевским и П. Н. Милюковым в специфических исторических условиях предреволюционной России, несомненно содержала в себе некую априорную презумпцию и нуждается поэтому в критическом переосмыслении. В этой связи центральное место занимает вопрос о взаимосвязи реформ и военных действий.