Чэнь Цзя-вэй - Демократическая прогрессивная партия Тайваня и поставторитарная модернизация

В схеме Д. Эптера, как и в подавляющем большинстве работ западных ученых, отсутствует цивилизационный фактор. Эту лакуну отчасти восполняет высказанное В. В. Малявиным предположение, что в основе китайской цивилизации лежит представление о реальности как превращении, поэтому основа китайского социума – это не индивид, а совместность, общение и обмен, предстающие образом высшего, символического по сути всеединства. Апелляция китайского руководства к «китайской специфике», «китайской мечте», цивилизационной «иноидентичности» воспроизводит присущую китайской традиции ориентацию на эту всегда отсутствующую, но все вмещающую в себя совместность. Последняя не поддается регулированию собственно политическими средствами и относится к области, так сказать, метаполитики, или «сердечной сообщительности». Капиталистический уклад с его товарным обменом находится на нижнем этаже этого метаполитического пространства, тогда как всевластие КПК, предполагающее «сердечное общение» обитателей китайской Поднебесной, представляет символический порядок обмена, который предваряет и делает возможным обмен материальный [55]. В таком случае гибридный характер китайского уклада является не аномалией, а в своем роде нормой. В сущности, он воспроизводит основополагающие принципы китайской цивилизации.

Как видно из сказанного, в настоящее время еще нет возможности дать однозначную оценку перспективам политической модернизации в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, как, впрочем, и вывести некую усредненную – хотя бы для этого мегарегиона – модель поставторитарной модернизации. Очевидно, что рассмотренный многообразный конкретный опыт стран, входящих в данный мегарегион, обнажает малоизвестные или вовсе неизвестные измерения человеческой природы, которые, возможно, заставят и западных ученых пересмотреть теоретические основы их представлений о модернизации. Но мы все-таки можем соотнести некоторые из приведенных выше наработок исследователей с описанной эмпирикой поставторитарных модернизаций на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.

Так, поставторитарная модернизация в Южное Корее и на Тайване соотносится с третьим или четвертым этапами модернизации по классификации А. Органски. Еще более адекватными для описания феномена поставторитарной модернизации в этих странах являются приводимые А. Мартинелли дефиниции «политических кризисов» – в частности, кризисы идентичности, проникновения, участия в политике и интеграции. Представляется продуктивной и научная легитимация гибридного характера транзитных режимов, особенно в свете признания Т. Л. Карл и Ф. Шмиттера о заметном осложнении и застопоривании переходного состояния в ситуации, когда политическая повестка сводится к идентификационным вызовам, что особенно характерно для современного Тайваня. Перспективной для понимания феномена поставторитарной модернизации выглядит и концепция Ю. Хабермаса о «незавершенности» классической западной модели модернизации и о возможности преодоления такой «незавершенности» путем рационализации, которая – разовьем здесь ученого – может в большей или меньшей степени учитывать местную специфику, а также темпы и содержание преобразований. Интересен и концепт «неокорпоратизма» Д. Эптера, причем обоснование осторожности проводимых «сверху» перемен сложностью идентификационной проблематики – как у Т. Л. Карл и Ф. Шмиттера – делает приведенное мнение актуальным не только для Китая, но и для Тайваня, хотя и с оговорками, что модернизация на острове уже поставторитарная, а на континенте – все еще авторитарная. Наконец, взгляд на идентичность сквозь призму концепции В. В. Малявина о процессуальной совместности китайской цивилизации может объяснить и особенности сегодняшней партийно-политической борьбы на Тайване, в которой сохраняется еще немало черт от эпохи прежней – авторитарной – модернизации. То есть инвентаризация наработок современной политологической мысли и их переоценка и переосмысление в контексте богатого эмпирического опыта современного Востока могут, в свою очередь, способствовать и развитию теоретической концепции поставторитарной модернизации как специфического способа развития стран рассматриваемого мегарегиона.

Выше партия – точнее, правящая партия – была названа наряду с армией и правительственной бюрократией одним из возможных субъектов авторитарной модернизации. Возникает закономерный вопрос: какой оказывается роль такой партии, когда авторитарная модернизация трансформируется в поставторитарную, какими становятся пространство и особенности ее функционирования? Чтобы ответить на этот вопрос, следует произвести инвентаризацию изучения партий, партийных систем и институтов в политической науке. В результате сложится проблемный каркас, с помощью которого уже можно будет оценивать место партий в конкретной ситуации того или иного поставторитарного режима.

Начать следует с уточнения самого понятия «партия». Если иметь в виду, что этот шаг проделывается для рассмотрения партии как субъекта модернизации, то наиболее адекватными представляются определения А. Уэра (институт, работающий на консолидацию интересов) [56]и Э. Даунса (группа с собственным «ярлыком» как средством самоидентификации и идентификации акторами политического процесса) [57]. При этом Э. Даунс отталкивается от сформулированного Ф. Конверсом определения идеологии как своего рода «конфигурации», «элементы» которой связывает «функциональная взаимная зависимость» [58], иными словами любая идеология уже по определению является партийной. При этом институциональные параметры партий, сложившиеся в позапрошлом веке, остаются в целом неизменными и сводятся, по определению Б. А. Исаева, к «местным региональным структурам, парламентской фракции, общенациональному руководству, осуществляющему свою деятельность на основании программы и устава, принятых съездом» [59]. Следует принять и данное этим же исследователем определение партийной системы («партиомы») – «совокупность парламентских партий данной страны с их взаимосвязями и взаимоотношениями, их взаиморасположение с учетом политического веса каждой партии» [60].

Важные положения о природе и предназначении политических партий сформулированы Дж. Лапаломбарой и М. Вайнером. Исследователи называют три функции, присущие партиям в рамках любого политического режима. Во-первых, формирование общественного мнения, а также выполнение посреднической миссии при трансляции общественных требований в государственные институты. Во-вторых, выработка актуальной повестки действий для своих членов и последователей. В-третьих, селекция активистов с целью их последующего превращения в политических лидеров [61].