Олег Самарцев - Цифровая реальность. Журналистика информационной эпохи: факторы трансформации, проблемы и перспективы

Тем не менее, журналистика как одна из базисных социальных систем общества в новых условиях вынужденно адаптируется в направлении расширения профессиональных компетенций и попыток репутационного отрыва от волюнтаризма социальных сетей. Учитывая, что модернизация собственных социальных функций от журналистики не зависит, поскольку определяется исключительно потребностями социума, то ближайшие трансформации следует ожидать внутри самой системы «журналистики 2.0» – в технологиях, принципах и формах реализации общественных ожиданий.

Возникновение « нового журнализма» Д. Пулитцера и Р. Херста довольно точно совпало по времени с индустриальной революцией начала ХХ века. Индустриализация вывела широкую массу из информационной периферии, чтобы сделать ее главной движущей силой эпохи и основным потребителем газет и журналов и, как следствие, безусловным диктатором информационной повестки дня. Странно ли, что не только форма, но и содержание прессы, дотоле стремившейся к диалогу, убеждению и просвещению, естественным образом претерпели системные изменения, которые Рендольф Херст довольно откровенно постулировал в несложных правилах. Читатель, утверждал он, интересуется, прежде всего, событиями, «которые содержат элементы его собственной примитивной природы – самосохранение, любовь и размножение, тщеславие». «Новый журнализм», привлекательный в силу простоты и декодируемости для любой аудитории, изменил и критерии оценки качества журналистики. Непреложным правилом новых изданий стала формула: один элемент из списка Р. Херста делает текст хорошим, два – еще лучше, а наличие всех трех обеспечивает первоклассный информационный материал. Форма и содержание журналистского текста стали приспосабливаться к новой структуре информационного потребления. Начался процесс таблоидизации, узаконивший стандарт перевернутой пирамидыи обособленность броского заголовка (headlin), иллюстративность и уменьшенный формат полосы. Как следствие, унификация и клиппирование текстов стали естественным трендом с учетом упростившихся потребностей аудитории.

Тогда же Д. Пулитцером была сформулирована и универсальная формула газетного успеха. Она успешно применялась в изданиях его ученика и вечного соперника Уильяма Р. Херста, который небезосновательно полагал, что главный и единственный критерий качества газеты – тираж. Формула увеличения тиража, сформулированная Пулитцером, довольно проста: политический скандал + расследование + разнообразные сенсации + спорт + женские рубрики + иллюстрации + юмор + реклама обеспечивают высокий тираж. Современное телевидение с успехом эту формулу реанимировало и надежно эксплуатирует по сей день, вызывая рвотные спазмы у взыскательного зрителя. Если учесть, что телевидение значительно моложе печати и совершило юношеское «открытие велосипеда», ориентируясь на классиков жанра, это вполне объяснимо.

Кстати, состояние массового сознания и культуры начала ХХ века, отличавшееся определенным нравственным консерватизмом и наличием здравого смысла, сдержало потребителя от тотального отказа от традиционной диалогической журналистики. В определенной степени, оно даже стимулировало закрепление системы нравственных и этических норм, их формализацию, а также позволило свободно формироваться широкому многообразию жанров и особому газетно-журнальному стилю.

Масса, хлынувшая на информационное пространство интернета вначале нового тысячелетия, напротив, оказалась совсем не взыскательной и совершенно не консервативной, поскольку и социально, и интеллектуально оказалась не готова к восприятию абсолютной информационной свободы. И не столько свободы потребления, сколько свободы активного соучастия и безмерного креатива. К оммуникативная ролевая инверсия – интерактивность – создала уникальную ситуацию, сходную с появлением печатного станка. Маклюэновская « галактика Гуттенберга» в интернете приобрела гипертрофированный размах, при котором «печатный станок» стал доступен каждому без исключения, что само по себе явилось запредельным нравственным и социальным искушением для подавляющего большинства доселе лишенной права публичного голоса массы. И масса публично заговорила привычным для нее «шершавым языком», нимало не заботясь о культурологическом вреде тиражирования речи «окраин» и, тем более, возведении ее в речевую норму. Характерно, что массовый потребитель не просто плохо воспринимает сложные тексты, но и достаточно откровенно обвиняет их авторов в заумности, бессодержательности и многословии популярной «олбанской» идиомой « много букаффф».

Не удивительно, что первым пострадавшим элементом журналистики в эпоху «электронного гуттенберга»стал собственно текст и, как следствие, жанры. Язык подвергся стремительной деградации, жанры редуцировались, а теперь настала очередь и метаморфоз содержания, смысла, что мы рассмотрим несколько ниже. Нет ничего неожиданного и в том, что следом подверглись ревизии этические нормы, определяющие границы дозволенного в публичном пространстве, легитимизовалась обсце́нная лексика и криминальный сленг. Вследствие этих процессов изменение речи сегодня идет не только по пути вульгаризации морфологии и синтаксиса, но и упрощения ее лексической основы, широчайшего употребления просторечного эллипсиса, заимствований и уменьшения активного словаря до пределов прагматического минимума. По большому счету, этот процесс отражает состояние речевой компетенции аудитории. Упрощение и вульгаризацию речи с появлением книгопечатания отмечал и М. Маклюэн в знаменитой «Галлактике Гуттенберга», полагая, что печать изменила не только орфографию и грамматику, но и манеру произношения, интонации, сделав возможной плохую грамматику за счет сокращения или упразднения флексий (окончаний) 1 1 Маклюэн М. Галлактика Гуттенберга: становление человека печатающего. – М. Академический Проект: Фонд «Мир», 2005. – с.401 .

Следует вспомнить, что академик Д. С. Лихачев, отвечая на вопрос Урмаса Отта о причинах исчезновения из оборота некоторых слов, пояснил, что страшнее исчезновение понятий, которые обозначают эти слова, например «милосердие» и «порядочность».

Возможность публичности обладает для массы почти гипнотической привлекательностью и непреодолимой тягой при полном отсутствии каких-либо языковых, моральных или иных норм, ее ограничивающих. Интеллектуальная и нравственная сегрегация авторов социальных сетей и комментаторов, при спонтанном росте их количества, следует закону случайного распределения Стьюдента, при котором наименее компетентные – маргиналы, – равно как и компетентные наиболее – медиа-элита, – вытесняются на периферию по оси ординат, а основным генератором контента становится статистическое большинство. Ровно такая же закономерность определяет и формат потребления, вводя всю информационную систему в состояние, подобное авто-резонансу. Для журналистики изменившаяся структура реализации информационной интенции оказалась совершенно неожиданной, поскольку профессиональная журналистика, в силу сложившейся социальной роли, всегда находилась в зоне элитарности с ограниченным или, по крайней мере, инерционным порогом диффузии в нее представителей иных социальных групп. Именно посредством СМИ до эпохи интернета происходило формирование норм – культурных, языковых, социальных, идеологических и т.п., именно СМИ вводили эти нормы в активный оборот и обобществляли их. Теперь же структуру и содержание информации всецело определяет масса.