Андрей Курпатов - Что такое реальность? Концепт

Чем больше плотность кадров, тем точнее будет наша реконструкция.

Занимаясь реконструкцией реальности, мы вряд ли сможем получить некий «парадный портрет» реальности (ситуации). Но вот информативность этого изображения окажется на порядки выше любого единичного кадра.

Если мы имеем все возможные фотографии «человека» внутри и снаружи, изображение вряд ли покажется нам «красивым», и оно, надо полагать, не будет выглядеть «целостным» (не сможет быть схвачено нами как единый образ), но оно будет действительно информативным.

Мы инстинктивно ищем некий целостный образ. Мы ищем этой «ясности», этого «понимания» по одной причине – в целях организации собственного действия [© В. Кёлер, М. Вертгеймер, К. Коффка].

Создание нашей психикой целостных образов отдельных фрагментов реальности – не более чем техническая уловка. Это не вопрос действительного исследования или познания.

Стул не интересует нас как набор единичных фактов, он интересует нас как функция стула. Прочие детали ситуации для нас лишние, и мы легко их игнорируем, фиксируясь на привычном употреблении стула как стула.

Мы как бы аппроксимируем фактологию до функции, сворачиваем многообразие в единство вокруг потребного функционала. Эту тактику нельзя не признать целесообразной, но она ущербна, если мы пытаемся ухватить реальность такой, какая она есть.

Эволюционно подобная тактика вполне оправданна (и подкрепляется на физиологическом уровне [© В. Шульц]): ограниченное количество целей предполагает и ограниченный набор вариантов реагирования, а это значит, что и весь внешний стимульный ряд должен быть организован под эти варианты реагирования. Иное понятно, было бы просто бессмысленным.

Так, например, если я могу усвоить какую-то определённую пищу, то весь мир распадается для меня по этому признаку на съедобное и несъедобное. Если кто-то другой может рассматривать меня как пищу, то весь мир делится для меня на тех, кто может хотеть меня съесть, и тех, кто не будет хотеть этого.

В основе, понятно, всегда лежит некая условная «цель» (физическое выживание, например), в соответствии с которой и определяется тот способ, которым я организую представление о себе самом и об окружающем меня мире.

Но и вся информация, с которой я имею дело, дана мне лишь через этот фильтр: мне не нужна просто информация о мире, мне нужно представление о нём, удобное для реализации моих целей.

Таким образом, формирование «карт» реальности, то есть моделей сборки индивидуальных образов реальности (представлений), есть интегрированная в нас биологическая (нейробиологическая) функция.

Впрочем, данные подобных «карт» (представлений о реальности) являются самой настоящей «территорией», ведь, по сути, обладатели (создатели) этих «карт» и есть сами эти «карты» – они происходят так, им случается быть так, таково их место.

То, что кажется обладателю «карты» некой «картой» (то есть его представлением о реальности), в действительности есть его собственное проявление в реальности так (таким специфическим образом).

Он проявляет себя в реальности (и это происходит) так – этим своим представлением. То есть по существу он сам случается как такая «карта». Но тогда очевидно, что эта «карта» (он сам случившийся так) уже не может считаться «картой».

Иными словами, это иллюзия, что кто-то может иметь «карту» территории реальности. Не он её имеет, он ею, в некотором смысле, и является (происходит так, ему случилось быть своим наблюдением).

«Иметь карту территории» – это фикция, ведь в этом случае ничего не происходит.

С другой стороны, и «карта», и «территория» одинаково реальны, только вот то, что мы думаем об отношениях карты и территории, – ловушка, потому что сама эта идея – уже представление, уже модель модели.

Когда нам кажется, что мы создали какую-то модель реальности, мы, на самом деле, просто оказались в таком – происходящем – «модельном отношении» [© М. Вартофский], которое затем (постфактум) нами рационализируется.

Эта рационализация бесплотна и в таком виде добавляется к тому, что происходит на самом деле. Это, конечно, тоже происходит, и реально то, что я рационализирую свои модельные отношения с реальностью, но это уже, так сказать, другая игра.

Быть в модельном отношении и думать что-то об этом модельном отношении (рационализация) – это два разных события. Нам только кажется, что речь идёт об одном и том же.

На самом деле в одном случае происходит одно – случается само модельное отношение, а в другом случае – другое (я представляю себе эти модельные отношения как-то).

Есть разница между тем, когда я раздаю игральные карты, и тем, когда я расставляю, согласно предписанным правилам, фигуры на шахматной доске перед началом партии.

Раздавая карты, я уже нахожусь в игре, она началась с момента раздачи карт – начала возникать ситуация, что-то действительно происходит, случается так. Расставляя шахматные фигуры в предписанном порядке, я ещё не начал игру, ещё ничего не происходит.

Так и наблюдатель – он или уже в игре (нечто действительно происходит), или он думает о себе как о «наблюдателе», но тогда наблюдения этого «наблюдателя» (что бы это ни значило) не происходит, а потому его в таком качестве – «наблюдателя» – просто нет.

Как только «наблюдатель» в игре – он игрок, это происходит в реальности, но он уже не может мыслить себя как «наблюдателя».

Если игрок выйдет из игры и будет думать о себе как об «игроке», он в этот миг уже не играет, а всё, что он думает о себе как об «игроке», – фантазия, создаваемая постфактум, недостоверная рационализация.

Всё существующее как бы сверх (поверх) того, что происходит на самом деле, иллюзорно.

Приписывая происходящему (реальности) нечто «извне» (постфактум, абстрактно), мы лишь фальсифицируем то, что происходит на самом деле. И этот подлог легко обнаруживается, если следить за тем (и только за тем), что действительно происходит.

«Наблюдатель» – это иллюзия, создаваемая нами постфактум.

Это важно понять: мы можем наблюдать (даже если это и не связано с непосредственным наблюдением, как мы его понимаем), но не можем «быть наблюдателями».

Нет этого статуса в реальном, он – абсолютная химера. И даже то обстоятельство, что сами эти наши мысли о наблюдателе вполне реальны, не может изменить этого очевидного факта.

Реально тó, что мы думаем о себе как о наблюдателе, но не реально то, чтó эти мысли подразумевают. Последние возникают лишь как интерпретация того, чего уже нет.