Эдвард Уилсон - Происхождение творчества. Провокационное исследование: почему человек стремится к созданию прекрасного

Обычно обитатели термитника всю жизнь проводят под землей, в лабиринтах галерей и камер, выкопанных под холмиком. Но есть в этом распорядке несколько примечательных исключений: это вылеты девственных королев и их супругов, призванных создавать новые колонии, и походы масс рабочих термитов, которые по ночам покидают термитники в поисках кусочков растительной трухи. Поднеся ухо близко к гнезду термитов (но не слишком близко!), человек может услышать слабое шипение, в которое сливаются звуки бесчисленных крошечных шагов этих насекомых. Вся ночная добыча используется для того, чтобы в подземных садах термитника выращивать съедобные грибы.

Колонии макротермитинов представляют собой настоящие суперорганизмы. Конечно, коллективный интеллект каждой из таких колоний намного ниже уровня интеллекта людей и других млекопитающих и даже ниже, чем у большинства птиц, но все же он значительно выше того, который есть у отдельных насекомых. Их творческие способности остаются на нуле. Но если предположить, что за время эволюции они бы вышли на «человеческий» уровень, то основы такого «термит-общества», если мне будет позволено ввести такой термин, составляли бы следующие принципы: 1) любовь к абсолютной темноте (и паника при малейшем намеке на дневной свет, как у Дракулы); 2) эксклюзивная диета, состоящая из культивируемых грибов; 3) секс, ограниченный королевской семьей, и 4) смерть всем потенциальным иммигрантам, даже одного с ними вида. Все больные и раненые в этой колонии быстро и безвозвратно съедаются, так что здесь нет ни больниц, ни жалости.

Запомним это обстоятельство. Ведь в течение пары сотен лет космические технологии вполне могут вывести нас на экзопланеты планеты других звездных систем. За этим, несомненно, последует интенсивный поиск доказательств внеземной жизни. А если такая жизнь будет найдена? А если обнаружится, что один или несколько ее видов обладают разумом? Мы должны быть готовы к… да к чему угодно!

Гуманитарные науки рождались не из эпосов микенской Греции, глиняных табличек древнего Шумерского царства или из изображений погребальных богов додинастического Египта. Все эти произведения моложе десяти тысячелетий, а такой период – лишь мгновение ока, краткий миг в истории нашего вида. Равным образом мы не найдем доказательств расцвета гуманитарных наук ни в наскальных рисунках, обнаруженных в пещере Шове или на острове Сулавеси, ни во флейте из кости птицы, найденной в карстовой пещере в Швабском Альбе. Эти старейшие из известных артефактов были созданы всего лишь чуть более тридцати тысяч лет тому назад.

Рождение гуманитарной сферы происходило в более глубокой толще времени, примерно миллион лет тому назад, и проистекало оно в тех местах и при таких обстоятельствах, которые, как представляется сейчас исследователям, лучше других для этого подходили: речь идет о ночных кострах самых древних стоянок человека.

Именно это показали итоги реконструкции, для которой объединилось множество исследователей, специализирующихся в различных областях, таких как палеонтология, антропология, психология, науки о мозге и эволюционная биология. Данное исследование является частью поиска истоков происхождения самого человека, священного Грааля как для естественных, так и для гуманитарных наук. Здесь стоит напомнить, что история – это история культурной эволюции, тогда как предыстория – это история генетической эволюции. Предыстория говорит нам не только о том, что происходило до начала истории культуры, но и отвечает на вопрос, почему человеческий вид в целом следовал по этой конкретной траектории, а не по какой-то другой.

Давайте на секунду заглянем в глубины времени. Для того, чтобы сравнивать различные траектории, по которым могла бы пойти история развития человека, исследователи имеют в своем распоряжении большое количество ныне живущих приматов Старого Света, в том числе обезьян и человекообразных обезьян, наших самых близких из ныне живущих филогенетических родственников. Последние, в свою очередь, включают виды, которые, вероятнее всего, близки к существовавшим в момент появления человека.

Как биологу, занимающемуся изучением социальной эволюции, мне было особенно интересно наблюдать в дикой природе два вида таких обезьян – это верветки и павианы. Я также провел три дня среди полудикой популяции макак-резусов, которых изучал приматолог-новатор Стюарт Альтман. А в центре по изучению приматов имени Роберта Йеркса Университета Эмори я обедал с выросшим в неволе шимпанзе-бонобо по имени Канзи, задействованном в нескольких исследованиях по обучению обезьян языку. Представители вида, к которому принадлежит Канзи, называются карликовыми шимпанзе; как считается, из всех приматов они более всего похожи на человека.

Исследования этих и других подобных видов ведущими специалистами показали, что бóльшую часть своего времени обезьяны тратят на изучение среды своего обитания в поисках пищи. Меньшая доля времени посвящена социальным взаимодействиям, в число которых входят образование пар, доминирование и подчинение, обыскивание друг друга в поисках насекомых и чистка, ухаживание, спаривание, общение с детенышами, обнаружение и добыча труднодоступной пищи, проявление лидерских качеств и демонстрация послушания.

Исследования обезьян Старого Света, которые проводят специалисты, все больше сосредотачиваются на изучении того, чему учится каждый член группы, когда он наблюдает за другими ее участниками и взаимодействует с ними. Особенно интересно то, как животное использует эту социальную информацию. Ученые пытаются понять, что происходит, когда один член группы подражает поведению другого. Что именно он имитирует – точные движения партнера по группе или последствия его движений? Так, например, если товарищ по группе раздвигает пучки травы, чтобы найти там кузнечиков и закусить ими, то что узнает наблюдающий за этим действием? Что раздвинутая трава дает пищу? Или (другой вариант), что акт раздвигания травы дает пищу?

Поскольку индивидуум лично знаком с каждым из членов своей группы и может понимать и прогнозировать их поведение, то он также понимает, какими будут последствия их действий и может ли он использовать это знание в своих личных интересах. А что самое главное для группы – животное-наблюдатель знает, как, когда и с кем можно конкурировать или сотрудничать. Подкрепленное информацией взаимодействие между конкуренцией и сотрудничеством является маховиком для поддержания успешной социальной организации.

Социальные приматы, от лангуров и макак с низким уровнем развития до шимпанзе и бонобо, у которых этот уровень высок, имеют достаточно крупный мозг для того, чтобы воспринимать настроение и предсказывать вероятную реакцию партнера по группе на различные ситуации. Каждый член такого хорошо организованного сообщества знает свое место и потому при каждом контакте правильно и точно отвечает партнеру. При этом самый успешный член стабильного общества имеет и самое сильное чувство эмпатии – умение поставить себя на место другого. Он может видеть то, что видят другие, чувствовать то, что они чувствуют, и точно оценивать их реакцию: когда нужно двигаться вперед, а когда лучше отойти в сторону, с какой самкой можно заигрывать, а какую следует избегать, кому нужно бросить вызов, а с кем – замириться.