Роман Елизаров - Сборник бихевиорационализма

Кстати, ни Эрдманн, ни Гуссерль ничего не могут предложить принципиального против логики Гегеля, а лишь ограничивают себя первый уверениями, что рассматривают логику характерную для вида здесь и сейчас (но могущую быть трансформированной) второй тем, что рассматривает в логике только «хорошие» вещи, да и Кант не отрицал диалектики, говоря об антиномиях и полагая, что диалектический потенциал логики может быть сдержан ее опытным применением, т. е. полагая, что «факты» устроены догматически; впрочем, если принять эмпиризм, т. е. убеждение, что сама логика следует из опыта, то раз возможны антиномии, то и факты диалектичны; Кант, впрочем, был априористом.

Те, кто решительно выступает против логики Гегеля как правило лояльны в отношении Канта, хотя логика Гегеля прямо вытекает из Кантового учения об антиномиях. Не у Гегеля, а у Канта указывается на диалектический характер чистой логики, учение же Канта состоит в том, что абсурд диалектической логики сдерживается ее опытным применением. Гегель прямой и последовательный приемник Канта так что догматически настроенные психологи должны вывести за рамки здравого смысла обоих, а вместе с ними позитивизм, опирающийся на Канта, марксизм, опирающийся на Гегеля, огромное полноводное логическое ответвление.

Я потружусь пояснить вам примером то, что называется «диалектическим подходом» на примере «антиномий чистого разума» Канта, а именно «второго противоречия трансцедентальных идей». В этом противоречии выдвигается тезис: «Всякая сложная субстанция в мире состоит из простых частей, и вообще существует только простое или то, что сложено из простого» и антитезис: «ни одна сложная вещь не состоит из простых частей и вообще в мире нет ничего простого». Итак, в первом случае мы имеем дело с умозаключением «если существует сложная субстанция то существуют простые части», во втором с умозаключением «если существует сложная субстанция то простые части не существуют». Кант старательно доказывает, что и тезис и антитезис истинны и вывести его из заблуждения о том, что два противоречащих друг другу умозаключения могут уместиться в одной голове, не искалечив этой несчастной головы, и иметь место в одном дискурсе, не сделав его комичным, может только бихевиорационализм.

Итак Кант, а вслед за ним Гегель и Маркс единодушно уверяют нас в том, что невозможно прийти к определенным выводам в области абстракций, а «элейский парадокс» выглядит абстракцией.

Кант, обнаружив антиномии, т. е. признав диалектический характер чистой логики, нашел интересный выход, сочтя свою, в принципе диалектическую логику, априорной и возложил огромные надежды на опыт, полагая, что именно опыт может внушить нам то, что мы не имеем в области абстрактного конструирования – уверенность. Однако Маркс и марксисты эту надежду развеяли по ветру единодушно утверждая, что все в мире опыта противоречиво, дружным хором озвучивая точку зрения, которой так боялся Сократ с опаской говоривший о «людях о двух головах, которые все тем самым и не тем самым зовут и которые во всем видят обратный ход». Собственно эти «люди о двух головах» сегодня и позволили дать делу обратный ход, отказавшись от социализма полностью и впав в самую дикую форму капитализма.

Я склонен считать, что теоретические дисциплины имеют куда большее значение для общественной жизни, чем многие готовы это признать. Так, например, современную концепцию «суверенной демократии», имеющую в России успех у большинства, можно обосновать теоретически. Бывшие советские не готовы принять механизм политического функционирования Запада придерживаясь взглядов, что «да», они разделяют «базовые» ценности демократии, но относительно «второстепенных» вопросов намерены придерживаться собственной точки зрения. Так, например, говорят «мы демократия», но это не мешает нам сотрудничать с недемократическими режимами. Если Запад считает, что от этого страдает сама демократия, то в России так не считают. Ясно, что неясно, что считать «базовыми» ценностями, а что «второстепенными» и, полагаю, ясно и то, что все что угодно может быть признано «второстепенным». На самом же деле это обосновано общим для советских «диалектическим» мышлением и концепция «суверенной демократии» есть попытка практиковать диалектический подход к демократии и неприятие «механистического» подхода к демократии, который царит на Западе. «Суверенная демократия» есть на самом деле релятивистская демократия. Советские «диалектические» мозги не принимают прямолинейных западных решений и это чисто теоретическое, логическое противоречие между советскими и Западом на мой взгляд даже более основательно и определяющее чем «национальные интересы» якобы согласно которым советские отклоняются от западных схем. Существо вопроса в том, что советские «диалектики» не принимают западных «догматиков», во всяком случае можно выделить логический аспект политического взаимонепонимания хотя, судя по всему, к сожалению нельзя свести к этому все существо дела, однако же оно вполне представимо именно в логической форме.

В самом деле: эмпирическая гносеология, продолжением которой является материализм, зашла в тупик и способна породить только релятивистскую логику, противостоящая же ей точка зрения, утверждающая какие-то незыблемые врожденные законы догматической логики (принцип противоречия и пр.) имеет место быть, но не является убедительной для эмпириков и материалистов, а, следовательно, может вести только к расизму, потому, что очевидно, что если у одних есть врожденные логические принципы, а у других нет, то возможна только война между «механицистами» и «диалектиками».

Вернемся к «элейскому парадоксу». Утверждение Парменида и Зенона «есть единое а многого нет» выглядит странным, причем в двух отношениях. Первое и наиболее значительное это простое естественное недоумение, которое можно выразить словами: «почему же так? Существует и единое и многое и это вполне умещается в здравом рассудке», второе же вытекает из взгляда на современную логику, которая, собственно, не может прийти ни к чему определенному, во всяком случае в области категорий, т. е. в области абстракций, а «единое» и «многое» есть ничто иное как абстракции.

Однако же тогда каково происхождение логики, той логики, которая позволяла Пармениду и Зенону быть решительными? На этот вопрос и будет сейчас дан ответ и ответ будет следующим: логику Парменида и Зенона можно понять только с позиций бихевиорационализма.

Бихевиорационалистский же подход состоит в том, что предметом внимания бихевиорационалиста являются не суждения (к которым он совершенно равнодушен), не важно, о существующих ли вещах эти суждения или о не существующих, а стимулы. Со вниманием бихевиорационалист относится к суждению, если это форма в которой выражен стимул, корректор, охарактеризованные или нет. Этот подход изложен в «Бихевиористской теории рационализма».