Николай Лучник - Невидимый современник

Вюрцбург — средневековый германский город. Поздний осенний вечер… Собственно, даже не вечер, а ночь. Сквозь туман и слякоть неуверенно бредет к себе домой старый бондарь Курт Мюллер — лодырь и забулдыга, личность настолько ничем не замечательная, что автор в своем совершенно правдивом повествовании вправе его и выдумать. Он может быть не Куртом, а Фрицем, не Мюллером, а Майером, не бондарем, а колесным мастером — безразлично. Бондарь, пожалуй, лучше, потому что в Вюрцбурге крупный пивной завод, а где варят пиво, там нужны бочки. Но и это несущественно…

Важно, что Мюллер ежедневно покидает пивную последним. Его путь лежит через Пляйхер-Ринг, мимо большого серого дома, где все последние ночи в одном из окон цокольного этажа горит свет. Как-то Мюллер заглянул в окно и увидел, что вся комната заставлена какими-то чудными машинами, среди которых бродит мрачный господин. Не понравился он Мюллеру. Хотя и сюртук на нем такой, как носят вполне добропорядочные господа, но волосы как смола, курчавые (не разберешь, что под этими волосами!), бородища длинная, густая, а глаза так и горят, так и горят: ни дать ни взять нечистый (не помянуть бы его имя к полуночи).

Вот и сегодня подходит Курт к зловещему дому. В окне темно. Странно… Впрочем, что-то слабо светится. Набравшись смелости, Курт заглядывает в окно и спустя несколько мгновений опрометью несется по Пляйхер-Ринг (куда весь хмель девался!), будя истошным криком почтенных бюргеров и их дородных супруг, спящих мирным сном:

— Черт! Черт!

А следующим вечером Курт рассказывал собутыльникам вещи, совершенно невероятные. Поверить ему было просто невозможно, и все поняли, что старина Мюллер нализался вчера больше обычного.

Курт клялся и божился, что не где-нибудь, а в их городе видел самого дьявола, который сначала забавлялся тем, что пускал искры по всей комнате или наполнял ее мерцающим сиянием. А потом Мюллер увидел руку. Мертвую руку. Не рука и не скелет. Вроде бы и рука, а все косточки просвечивают. И живая — шевелится. А кроме руки, ничего и не было. Ну кто же этому поверит!

Автор не берется утверждать, что такой случай действительно произошел, но ручается, что вполне мог произойти, и притом не когда-нибудь, а именно в ноябре месяце.

С полной определенностью можно говорить лишь о том, что 28 декабря господин, которого мог видеть в окно пьяница Мюллер, передал другому господину какие-то бумаги. И, поднявшись на второй этаж, хитро подмигнул своей супруге и тихо сказал:

— So, nun kann der Teufel losgehen!

В переводе на русский язык эта немецкая поговорка звучит примерно так: «Ну вот, теперь можно и выпустить черта из бутылки».

И черта выпустили. Это был черт немецкой национальности, ибо дело происходило в средневековом немецком городе Вюрцбурге, впрочем, отнюдь не в средние века, а в году одна тысяча восемьсот девяносто пятом — в канун нашего трезвого века…

Нетрудно догадаться, что пьяница Мюллер торчал в ту страшную ночь под окнами великого физика профессора Вильгельма Конрада Рентгена, когда он открыл новые невидимые лучи, названные им «икс-лучами» и которые теперь во всем мире называют рентгеновыми. Поэтому, оставив навсегда Курта Мюллера, познакомимся уже всерьез с профессором Рентгеном.

Хорошо, если об ученом известно, что ему свойственна какая-то обычная человеческая слабость. Он может быть заядлым футбольным болельщиком, или филателистом, или скрипачом-любителем, или холостяком… Это делает его понятным, человечным. Приятно писать и приятно читать. Вот он — живой человек, такой же, как и мы с вами, сделал великое открытие. Проникаешься гордостью за Человека вообще, за самого себя!

Увы, у Рентгена не было «безумных» идей, как не было и нормальных человеческих слабостей. Словом — черт, столь характерных и для героев научно-фантастических романов и для героев научно-популярных книг. Но что делать, я здесь пишу только правду и не могу наделять своего героя чертами, которых у него и в помине не было.

Он был блестящим физиком. Может, даже самым лучшим физиком-экспериментатором конца прошлого века. Но он твердо верил, что дело ученого — собирать факты, а отнюдь не объяснять их.

Отлично известно, что лозунгом Ньютона было: «Я не измышляю гипотез!» Но Ньютон создал классическую физику. В его лозунге речь шла лишь об общей методологии создания теорий. Он считал, что нужно идти не от предположений к их проверке, а от сбора фактов к их обобщению. Но если Ньютон имел в руках достаточно фактов, то смелости у него хватало для «безумной» — не гипотезы, а уже теории, даже принципа!

Не таков был Рентген. Для него работа начиналась со сбора фактов и кончалась описанием полученных фактов.

Долгое время сотрудником Рентгена был Абрам Федорович Иоффе — выдающийся советский физик. Он вспоминает, как, получив неожиданные результаты, поставил серию опытов, приводящих к интересным выводам. Он написал об этом Рентгену, который тогда был в другом городе. В ответ пришла открытка, где Рентген писал: «Я жду от Вас солидной научной работы, а не сенсационных открытий», и рекомендовал вернуться к прерванным исследованиям.

Иоффе рассказывает о судьбе одной из совместных работ с Рентгеном. Была проведена обширнейшая серия исследований. Результаты укладывались в рамки простой и ясной теории. Рентген и слышать о ней не хотел. Абрам Федорович изложил ее на нескольких страничках. Рентген ничего не мог возразить, но настаивал, чтобы были описаны только факты — двести страниц описания фактов! Дело дошло до крупного конфликта между учителем и учеником.

Да о чем говорить, если до 1906–1907 годов в физическом институте Мюнхенского университета, которым тогда заведовал Рентген, просто-напросто запрещалось произносить слово «электрон». Рентген упорно продолжал считать его «недоказанной и ненужной гипотезой», и это в начале нашего века! А ведь электроны — те самые частицы, торможение которых рождает рентгеновы лучи, открытые им самим целым десятилетием раньше!

Таков научный стиль Рентгена. Не такими мы обычно представляем себе крупных ученых. Но тем не менее Рентген был крупнейшим физиком, и открытие его отнюдь не случайно. Такой стиль работы имел в своей основе исключительную требовательность к себе и другим, исключительное, сказал бы я, уважение к Науке.

Рентген никогда не публиковал незаконченных работ. Только когда он был абсолютно уверен в правильности полученных результатов, только когда было ясно, что действительно поставлена последняя точка, он решался направить свою работу в печать.

Его крайне раздражали «предварительные сообщения». Бушующий ныне поток кратких предварительных заявочных сообщений, в которых зачастую ничего нет и за которыми ничего не следует, начинался в виде постепенно расширявшегося ручейка уже в те времена. И чем больше появлялось подобных сообщений, тем фундаментальнее, солиднее, обстоятельнее становились работы Рентгена. Его последняя статья занимает целый выпуск «Физических анналов».