Ярослав Голованов - Дорога на космодром

Наши первые жидкостные реактивные двигатели.

Это только одна из многих проблем. Каким геометрически должен быть двигатель? Чем длиннее сопло, тем мощнее двигатель. Но опять-таки, прирост мощности за счет длины имеет предел: чем длиннее сопло, тем оно тяжелее. Прирост мощности при очень длинном сопле не компенсирует утяжеления конструкции. Выигрыш можно получить, если отыскать наивыгоднейшую геометрическую форму. «Оказывается целесообразным применять на практике криволинейные сопла найденных очертаний», – это из технического отчета Глушко 1931 года.

Но, пожалуй, самый крепкий орешек в загадках ЖРД – это проблема охлаждения двигателя. Чем выше температура в камере сгорания, тем, опять-таки, эффективнее и мощнее работает ЖРД. Но высокой температуры не выдерживают металлы конструкции. Оберт и другие конструкторы разбавляли горючее, снижали его теплотворную способность, «портили», но ведь это не выход. Вместо металла делали в наиболее напряженных по температуре частях камеры сгорания вставки из тугоплавкого графита и карборунда. Но и они не выдерживали температуры выше 1600 градусов, а хотелось довести ее до 2-3 тысяч, а то и выше. Карбиды сгорали, поглощая кислород окислителя. Глушко отказался от них уже в 1930 году. Он понимает, что «по температуре горения и теплонапряженности камеры сгорания ракетные двигатели не имеют себе равных», но он еще надеется на тугоплавкие окиси циркония – они плавятся при температуре 2950 градусов – и окись магния, температура плавления которого чуть ниже. Инженерная интуиция в конце концов подсказывает: никакие материалы не выдержат. Надо идти совсем другой дорогой. Надо прибегнуть, как он пишет, к динамическому охлаждению двигателя: отводить от него тепло, как отводит вода тепло автомобильного мотора. Но вода здесь не годится. «Выгодно охлаждать ракетный мотор самим жидким топливом не только с целью уменьшения теплопотерь [32] [32] Теплопотерь таких, как в автомобиле, действительно не будет: топливо забирает тепло из камеры, но потом, поступая в конце концов в камеру, возвращает его обратно. (Примеч. автора.) , но и чтобы не увеличивать мертвый вес ракетного летательного аппарата посторонней жидкостью», – писал он в 1931 году. Тогда он еще не представляет всей сложности стоящей перед ним задачи, не знает, что всю жизнь предстоит бороться ему с этими чудовищными потоками тепла, что возникнет в этой борьбе целая отрасль в науке о тепло-передачах – теория охлаждения жидкостных ракетных двигателей и что, судя по всему, конца этой борьбе, несмотря на все техническое могущество нашего космического века, видно никогда не будет.

Глушко конструирует двигатели, испытывает их, прожигает, взрывает, иногда заходит в тупик, быстро понимает это, возвращается и идет дальше, шаг за шагом идет к совершенству. Он верит, что оно достижимо; в технических отчетах, где всякий намек на эмоции издавна почитался чуть ли не признаком дурного тона, он называет ЖРД – «двигателями передовой техники». Второй сектор ГДЛ, которым руководит Валентин Петрович, создает целую серию ОРМ – опытных ракетных моторов. Первый – совсем примитивный, с цилиндрическим соплом, с водяным охлаждением, с тягой всего в 20 килограммов. Но следующий – уже в чем-то получше. Уже в ОРМ-3 и ОРМ-5 двигатель охлаждался одним из компонентов топлива. Происходил классический процесс диалектики: переход количества в качество. Газодинамическая лаборатория становится ведущей организацией в стране по исследованиям в области ЖРД. Тихомиров уже стар, болен, он почти не выходит из своей квартиры на Невском проспекте. Туда возят ему на подпись бумаги, там собирает он иногда совещания. Управлять лабораторией трудно ему еще и потому, что хозяйство расширилось, разветвилась тематика. Над ракетными снарядами работали на Ржевском полигоне под Ленинградом. Порох готовили в Гребном порту на Васильевском острове. Стартовые ускорители отрабатывали на Комендантском аэродроме. Двенадцать комнат получили в знаменитом здании Главного Адмиралтейства с золотым шпилем. И, наконец, Глушко со своими ЖРД занимал Иоанновский равелин Петропавловской крепости.

Новый гарнизон старой крепости рос довольно быстро. Почти одновременно с Глушко в ГДЛ приходят выпускники – артиллерийские офицеры, кадровые командиры Красной Армии Георгий Эрихович Лангемак и Борис Сергеевич Петропавловский.

23 марта 1930 года умер Тихомиров. Через три дня в письме к жене Петропавловский писал: «Получил вчера из Москвы телеграмму о назначении меня начальником лаборатории. Это меня и устраивает и не устраивает. Удобно то, что я теперь без всяких помех могу осуществлять свои идеи, но с другой – это связано с выполнением массы административно-хозяйственных функций, которые я не особенно долюбливаю».

Иоанновский равелин Петропавловской крепости.

Петропавловский был ярким представителем нового поколения командиров нашей армии, взращенных Октябрем, закаленных гражданской войной, командиров, уже понявших и прочувствовавших истину, скрытую для их предшественников: будущая война будет войной небывало технически оснащенной.

Петропавловский, можно сказать, вырос в армии: его отец был полковым священником. В разгар первой мировой войны окончил он Суворовский кадетский корпус в Варшаве, ускоренно прошел курс артиллерийских наук в Константиновском училище и 17-летним подпоручиком уже командовал на фронте зенитной батареей. Позднее он говорил жене: «В царской армии я служил, в царской, но не в белой».

Революцию Борис Сергеевич встретил восторженно, и в час, когда надо было решать, с кем идти, он ни секунды не раздумывал – сначала был секретарем исполкома в Новом Торжке, потом стал красным командиром. 28 декабря 1920 года Борис Сергеевич вступил в партию большевиков. Он воевал на юге, освобождал от белых Грузию, подавлял дашнаков и мятежников в Зангезуре, дважды был ранен. Среди грузин у него было много друзей, и с будущей женой – Катеваной Ивановной – познакомился он тоже в Грузии. Недавно я был у нее в гостях, в маленькой квартире на юго-западе Москвы, и она показывала мне фотографии Бориса Сергеевича и читала его письма. С фотографий смотрел на меня высокий, атлетически сложенный блондин, с лицом, может быть, несколько грубоватым, но красивым мощной мужской красотой, медальным. Он действительно был атлет, спортсмен. В. П. Глушко вспоминает: «На всесоюзных армейских состязаниях по гимнастике он занял второе место. И то только потому второе место, что лишний раз перекрутил на турнике «солнце»…»