Дмитрий Травин - Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара

Впрочем, одних лишь теоретических дискуссий было недостаточно. Хайек понял, что изучать экономику нужно там, где она лучше всего развивается, и, собрав небольшую сумму, отправился в США. Деньги быстро кончились, и он уже мыл посуду в ресторане на Шестой авеню, когда ему вдруг предложили скромное место в Нью-Йоркском университете.

Тем не менее в США он не остался. В 1927 г. Хайек вместе с Мизесом основал в Вене Австрийский институт по исследованию экономического цикла, и с этого момента началась его самостоятельная научная работа.

Ранние, чисто экономические, труды Хайека сегодня практически никто не читает, хотя по сути дела именно за них он спустя почти полстолетия получил Нобелевскую премию. Австрийский институт тогда предсказал Великую депрессию.

Однако оставаться в рамках пусть очень важной, но все же сравнительно узкой проблематики Хайек не мог. Он стремился осмыслить жизнь в целом. Он стремился в Англию, где находился центр экономической мысли той эпохи. Он стремился туда, где его ждали самые сильные соперники и влиятельные союзники.

В 1928 г. молодой Хайек впервые схлестнулся в очной полемике с Кейнсом. Тот пытался «пройтись тяжелым катком» по никому не известному экономисту из «захолустной» Вены, но Хайек выдержал спор. С тех пор противостояние двух крупнейших в экономической мысли столетия фигур характеризовалось духом дружбы, уважения и даже взаимовыручки.

Когда в годы Второй мировой Хайек должен был работать в Кембридже, Кейнс помог ему решить квартирный вопрос, хотя австриец выходил к студентам с идеями, которые англичанин в основном не разделял. Чуть позже по предложению Кейнса Хайек был избран членом Британской академии наук.

Но это все было потом. А начинался английский период жизни Хайека с приглашения читать лекции в Лондонской школе экономики (ЛШЭ), которое он получил в 1931 г. от своего ровесника — декана Лайонела Роббинса.

Роббинс был по-своему уникальным человеком. Он так и не вошел в число корифеев экономической мысли, но стал, пожалуй, одним из главных организаторов науки XX века. В то время когда Кембридж во главе с Кейнсом блистал новизной своих интервенционистских идей, Роббинс уже формировал центр экономической мысли, значение которого стало ясно лишь к концу столетия.

Молодежь из ЛШЭ атаковала Кембридж с либеральных позиций уже в то время, когда идеи еще далеко не старого Кейнса казались последним словом науки. Это наступление было вдвойне необычным в стране традиций, где наука с незапамятных времен оставалась прерогативой лишь Оксфорда и Кембриджа.

Хайек принял приглашение Роббинса поработать в Лондоне и в течение последующих 20 лет жил в Англии. Начал он новый этап своей жизни с визита в Кембридж, где заявил об ошибочности взглядов Кейнса перед аудиторией, наполненной его восторженными почитателями.

Подобный шаг можно было бы счесть самоубийственным для карьеры австрийца, если бы не возможность работать в ЛШЭ, где обстановка была принципиально иной. Там собрались люди, которых волновала проблема сохранения свободы, а не вопрос о том, как улучшить мир. Хайек с его склонностью размышлять, а не вдалбливать свои идеи оказался в центре узкого кружка лондонских интеллектуалов.

Но сломить триумфальное наступление Кейнса им оказалось не под силу. Несмотря на то что либералы были в среднем моложе своих соперников, общественное мнение записывало их в число ретроградов, как бы глядящих на XX век из XIX. Кстати, в России, пришедшей к Кейнсу от Маркса, да еще и с опозданием на десятки лет, такой взгляд на неолиберализм сохранился вплоть до наших дней.

Биться лбом о каменную стену всепобеждающего этатизма было тяжело, но все же для Хайека 30-е гг. были, наверное, счастливым временем. Он жил в лондонском пригороде на скромное профессорское жалование, занимался наукой и растил двоих детей, скептически наблюдая за бурным восхождением Кейнса, практически уже не преподававшего и целиком погруженного в большую политику.

В 1939 г. — спустя три года после появления великой «Общей теории…» Кейнса, Хайек издал книгу, демонстрирующую опасность государственного вмешательства в монетарную политику. Ее практически никто не заметил.

С началом войны ЛШЭ была эвакуирована в Кембридж. Находясь на «вражеской территории», Хайек внезапно сменил тактику борьбы и впервые написал популярную книгу о триумфальном наступлении коллективизма.

«Дорога к рабству» затрагивала ту же тематику, что и «Социализм», написанный почти на четверть века раньше. Но Хайек в отличие от Мизеса сразу взял быка за рога. В 1922 г. социализм был все же маргинальным явлением, не слишком беспокоящим публику. Теперь же исследователю удалось нарисовать страшную картину, в которой различные направления коллективизма смыкались воедино, покрывая практически всю Европу тоталитарной оболочкой.

Это был блестящий ход. В 1944 г., когда свободный мир оказался обречен на то, чтобы выбирать, поглотят ли его коммунизм или фашизм, либеральный призыв, обращенный к широким массам, был услышан. Особого успеха «Дорога к рабству» добилась в США, где сокращенное издание проштудировали сотни тысяч читателей.

Хайек тут же решил закрепить успех. Он стал не только главным пропагандистом, но и главным организатором либерального процесса во всем мире. В своем любимом Тироле Хайек начал проводить регулярные летние школы. Но еще более важным делом стало создание в 1947 г. в местечке Монт Пелерин на берегу Женевского озера международного общества, объединившего немногих разбросанных по миру и практически изолированных друг от друга ученых-либералов.

Помимо Мизеса и Роббинса в обществе «Монт Пелерин» оказались Карл Поппер, Вальтер Ойкен, Вильгельм Рёпке, Бертран де Жувенель, Уолтер Липпман — люди, каждый из которых стал целым явлением в мире либерализма. В «Монт Пелерин» начал блистать молодой Милтон Фридман. Заглядывал туда и умудренный опытом Людвиг Эрхард — единственный либерал, обладавший в то время серьезными властными полномочиями. Но душой и главным организатором всего международного либерального процесса был, конечно, Хайек.

Ни один экономист мира никогда не приобретал такой известности, как та, что внезапно свалилась на Хайека. Даже Адам Смит шел в свое время к массам через университетские кафедры. Хайек же обратился к обществу напрямую. Он мигом покорил пугливого обывателя, но в этой быстроте натиска крылась и будущая трагедия.

Успех был недолог. Хайек в отличие от Кейнса пошел к массам прямым путем, и путь этот, как часто бывает, оказался более длинным.

После войны рост благосостояния американцев и европейцев снял страх перед государственным вмешательством в экономику. В то же время научная общественность, и без того преклонявшаяся перед «заумным» творческим наследием Кейнса, перевела Хайека из-за «Дороги к рабству» в разряд публицистов. Для миллионов студентов 50-60-х гг. Хайек не существовал. Следовательно, он перестал существовать и для общества в целом.