Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир

Не степень открытости является решающим критерием искренности отношений между родителями и детьми. Ведь детей от полного понимания их родителей все равно отделяет непройденное пространство жизненного опыта. С другой стороны, родители, в силу жертвенности, которая является частью их природно-социальной роли, также оставляют детям пространство самостоятельности, необходимое для их взросления. В действительности неискренность в отношениях вертикального типа проявляется в том, что полная жертвенность со стороны родителей и полное доверие со стороны детей подменяются поиском каких-то эгоистических интересов только для себя.

Горизонтальные отношения во всем их бесконечном многообразии, напротив, терпят основные потери от закрытого типа общения. Этот тип, к сожалению, распространен не только в функциональной сфере, когда людей связывает, например, работа. Искушение поставить какие-то "важные" цели выше прямого, ничем не замутненного личностного контакта, слишком часто встречается и среди близких родственников. Ради этой "высшей", как кажется в этот момент, цели душа захлопывается перед людьми самыми близкими, даже перед супругом или супругой, и начинается манипулирование ими по уже известной схеме.

Здесь уже Эверетту Шострому есть где разгуляться. "Самые интересные находки манипуляторов, — со знанием дела сообщает он, — в области любовных отношений. Ключевая фраза здесь: Если бы ты любил меня, то ты бы … О чем может свидетельствовать эта фраза, сказанная одним из супругов? Какой-то знак внимания, подарок, вещь, или все, что угодно в этот момент воспринимается единственной целью, а спутник или спутница жизни, покуда не обеспечит эту единственно заслуживающую внимания цель, не может доказать свою любовь, и, следовательно, не заслуживает ответной любви. Не он или она — цель; цель в том, что ожидается от него или от нее. А сам он или сама она — всего лишь средство на пути к цели…

Шостром в привычной для него саркастической манере дает "советы", как добиться более искренних чувств мужа, типа следующих: "Останься без обеда; тогда ты сможешь положить лишнее яблоко ему в портфель. ("Родной, тебе витамины нужны больше, к тому же я почти не хочу есть"). Не говори ему о том, что ты дважды падала в обморок в торговом центре от слабости, когда покупала ему рубашку (но удостоверься, что он знает о твоих обмороках). Открой окно в его спальне как можно шире, чтобы у него было больше воздуха, и закрой свое окно, чтобы не использовать его запас" [143] Там же. С. 50–51. .

Конечно, это не всерьез, но к чему на самом деле могут привести шутливые советы Шострома? Ясно, что за этим "почти не хочу есть" муж безошибочно почувствует лукавство. Раз она не раскрывается до конца, значит ей есть, что скрывать. А может быть… И понятно, что ком взаимного недоверия может вырасти мгновенно до самых невероятных размеров.

В супружеских отношениях как в предельном выражении горизонтальных человеческих связей губительна малейшая неискренность. Не случайно первой реакцией учеников Христа, услышавших, сколь велика ответственность вступающих в брак, в котором взаимопроникновение двоих делает из них одно, была реакция испуга перед трудностью этого подвига: "если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться" (Мф 19:10). Любые попытки добавлять к искренним чувствам манипулятивные цели здесь особенно угрожают взаимным отчуждением — охлаждением и даже потерей любви.

Ложь разрушает личностное общение людей и их разъединяет. Понятно ли нам сегодня, о чем говорит авва Дорофей, хотя мысль его кажется для нас совсем не новой? Он говорит, что человеку, привыкшему хитрить и изворачиваться, "никогда не верят, но хотя он и правду скажет, никто не может дать ему веры, и самая правда его оказывается невероятною". За этой мыслью, в общем-то крепко внушенной нам еще с детства, встает глубинное святоотеческое понимание природы и действия лжи.

Правда — это не просто информация, соответствующая действительности. Это — особое состояние взаимной открытости людей. И наоборот, ложь может заключаться в формально правдивых словах, но исходящих из лукавого сердца, в котором потаенной от всех осталась длинная цепь корыстных ожиданий и расчетов на эту "правду". Именно в этом — одно из объяснений, почему Христос запрещал нечистым духам открывать, что Он Сын Божий (Мк 3:11–12). Правда из уст демонов переставала ею быть.

Правда, высказанная лживым человеком, ничуть не прибавляет душевной близости людям, следовательно, не выполняет своего предназначения. А мы сегодня этого уже почти не чувствуем — нашей привычной средой стало отчуждение и эгоистическое одиночество, и ложь нам уже не кажется нравственной пыткой, лишающей подлинных переживаний встречи с другой личностью. В отличие от нынешнего мироощущения отцы христианской традиции видели во лжи прежде всего разрыв связей с другими людьми и с Богом, потерю того, что наполняет человеческую душу жизнью и без чего она обречена на холод опустошенности.

Нельзя терять из виду всю глубину понимания Святыми Отцами природы лжи, когда мы обращаемся к ним за ответами на наши вопросы. Авва Дорофей, например, при всем однозначно осуждающем отношении к лжи, остается предельно реалистично мыслящим человеком. Он признает, что в реальности нашего падшего мира бывают ситуации, когда искажение действительности становится единственно правильным выходом из положения. Именно так надо понимать его выражение "изменить слово".

"Иногда случается такое дело, — объясняет он ситуацию, — что бывает крайность скрыть мало, и если кто не скроет мало, то дело приносит большое смущение и скорбь. Когда встретится такая крайность, и видит кто-либо себя в такой нужде, то может посему изменить слово для того, чтобы не вышло, как я сказал, большего смущения и скорби, или обиды".

Итак, является ли ложью "изменение слова", о котором говорит авва Дорофей? Согласно его же утверждению, всякий грех и ложь "происходит или от сластолюбия, или от сребролюбия, или от славолюбия". А здесь мотив совсем другой — избежать "большего смущения и скорби", большего по сравнению со смущением, какое вносит "крайность скрыть мало". Например, в супружеских отношениях, которые принципиально не переносят закрытой формы общения, все же может возникнуть необходимость в эпизодической закрытости, допущенной с целью пощадить уязвимость близкого человека или какую-то другую его немощь.

Но тем не менее, предупреждает авва Дорофей, это "изменение слова" или "сокрытие мало" все равно остается самой настоящей ложью! Поэтому старец стремится предотвратить слишком частое обращение его учеников к крайности, чтобы "изменить слово". Каков бы ни был мотив закрытой формы общения — жалость или эгоизм, — по этой причине одинаково неизбежно вырастает препятствие подлинному межличностному контакту. Человек, решившийся на эту крайнюю меру, неизбежно несет потери. Из двух (а может быть и более) зол ему приходится выбирать наименьшее. Но зло от этого не становится добром, оно остается злом.