Брайан Грин - До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Если представить себе авиатренажер как метафору адаптивной полезности рассказа, то как бы мы запрограммировали сам этот тренажер? Какого рода истории он должен был бы предлагать «курсантам»? Ответ на этот вопрос можно взять с первой страницы пособия по писательскому мастерству для начинающих. Необходимость конфликта — аксиома литературного творчества. Необходимость трудностей. Необходимость проблем. Нас притягивают герои, которые стремятся к цели, требующей преодоления опасных препятствий, внешних и внутренних. Их путешествия, настоящие и символические, заставляют нас нетерпеливо вертеться на краешке стула или яростно перелистывать страницы. Конечно, самые захватывающие истории содержат удивительные, занимательные, даже жуткие подходы к персонажам, сюжету и технике повествования, но для многих, стоит убрать конфликт, вся история закончится пшиком. И вовсе не совпадение, что то же самое можно сказать об эволюционной полезности сюжетов, используемых в нарративном авиатренажере. Без конфликта, без трудностей, без проблем адаптивная ценность истории тоже превратилась бы в пшик. Историю некоего Джозефа К., с радостью признающегося в неназванном преступлении и покорно отбывающего неоправданное наказание, получилась бы короткой. И если не вносить никаких изменений в сюжет, впечатления не производила бы никакого. Как и история Дороти, которая спокойно отдала свои красные башмачки, сошла с дороги из желтого кирпича и навсегда поселилась у жевунов. Ясные небеса, идеальные, как в учебнике, машины и образцовые пассажиры — не те вводные, которые помогут авиатренажеру повысить готовность пилота. Полезность тренажерной подготовки к реальному миру состоит во встрече с ситуациями, с которыми было бы трудно справиться без подготовки.

Такой взгляд на историю может пролить свет также и на то, почему любой человек, включая вас и меня, тратит по паре часов каждый день на составление историй, которые мы редко потом вспоминаем и еще реже рассказываем кому-то. Говоря «день», я подразумеваю ночь, а истории — то, что мы создаем во время фазы так называемого быстрого сна. Сегодня, больше века спустя после «Толкования сновидений» Фрейда, у ученых по-прежнему нет согласия по вопросу о том, зачем мы видим сны. Я прочел книгу Фрейда при изучении в старших классах школы курса «Гигиена» (да, представьте себе, именно так он и назывался) — довольно странное требование для курса, который преподавали школьные учителя физкультуры и тренеры и который был сосредоточен в основном на оказании первой помощи и обычных стандартах чистоты. Поскольку материала на целый семестр не хватало, курс был дополнен обязательными докладами учащихся по темам, которые казались хотя бы отдаленно связанными с предметом. Я выбрал для себя сон и сновидения и, вероятно, воспринял тему слишком серьезно — прочел Фрейда и провел немало часов после школы, роясь в научной литературе. Интереснейшим моментом для меня — и для класса тоже — стала работа Мишеля Жуве, который в конце 1950-х гг. исследовал мир сновидений кошек34. Отключив часть кошачьего мозга (голубое пятно, если вам нравятся такие подробности), Жуве снял нервный блок, который в обычных условиях не позволяет сновидениям стимулировать реальные телесные действия; в результате спящие кошки у него подкрадывались, выгибали спину, шипели и били лапой, реагируя, вероятно, на воображаемых хищников и добычу. Если не знать, что животные спят, можно было подумать, что они отрабатывают какой-то кошачий бой с тенью. Несколько позже исследования на крысах с использованием более совершенных неврологических зондов показали, что образы мозга крыс во время сновидений так точно соответствуют тем же образам, записанным во время бодрствования и изучения нового лабиринта, что исследователи могут проследить ход крысиного сновидения, повторяющего ее дневные переживания 35.

Когда кошки и крысы видят сны, то выглядит это в точности так, будто они репетируют варианты поведения, полезные для выживания.

Наши общие с кошками и грызунами предки жили примерно 70–80 млн лет назад, так что экстраполяция спорных выводов на виды, разделенные десятками тысяч тысячелетий, должна быть обставлена большим количеством предупредительных меток. Но можно представить, что наше пропитанное языком сознание, возможно, порождает сновидения с аналогичной целью: дать когнитивные и эмоциональные упражнения, расширяющие знания и обостряющие интуицию — ночные сеансы на авиатренажере историй. Возможно, именно поэтому каждый из нас за время типичной жизни проводит семь полновесных лет с закрытыми глазами и неподвижным в основном телом, поглощая истории собственного авторства36.

Изначально, однако, рассказывание историй — не то, чем занимаются в одиночку. Искусство повествования — наш наиболее мощный инструмент для проникновения в сознание других людей. Для нас, как для глубоко социального биологического вида, способность моментально проникнуть в сознание другого человека сыграла, возможно, принципиально важную роль в деле выживания и доминирования. Отсюда еще одна родственная причина того, что истории накрепко вшиты в поведенческий репертуар человека, — еще один вариант адаптивной полезности нашего повествовательного инстинкта.

Профессиональная дискуссия в среде физиков обычно изобилует специальным жаргоном, украшенным конфетти уравнений. Это не тот материал, который завоевал бы внимание собравшихся у походного костра. Тем не менее, если вы умеете читать уравнения и интерпретировать жаргон, рассказываемые физиками истории могут оказаться волнующими. В ноябре 1915 г., когда измотанный Альберт Эйнштейн, почти завершивший работу над общей теорией относительности, сумел применить свои уравнения для объяснения давней загадки орбиты Меркурия, которая слегка отличается от ньютоновских предсказаний, он был настолько взволнован, что сердце стало биться учащенно. После почти десять лет странствия по коварным водам сложной математики такой результат был подобен земле, впервые показавшейся на горизонте. Перефразируя более позднее описание Альфреда Норта Уайтхеда, это означало, что дерзкий поход Эйнштейна благополучно завершился на берегах понимания37.

Мне не довелось совершить столь монументального открытия. Мало кому это удавалось. Но даже более прозаичные открытия могут вызвать у ученого аналогичное возбужденное сердцебиение. В эти моменты испытываешь чувство глубокой связи с космосом. По правде говоря, это и есть главное содержание историй, вплетенных в абстрактную математику и специализированный язык. Эти истории дают подробнейшее описание Вселенной или чего-то, связанного со Вселенной, — как она родилась, как стареет, как развивается. Эти истории дают возможность взглянуть на Вселенную с точки зрения, которая в иных условиях недоступна. Они образуют вход в новые царства реальности, которые в самых приятных случаях оказываются совершенно неожиданными. При помощи математики, подтвержденной экспериментом и наблюдениями, нам позволяется общаться с чуждым и чудесным космосом.