Анна Ливанова - Физики о физиках

Письмо послано Петру Ивановичу Лукирскому — не в больницу и не за рубеж, где тот мог бы быть в командировке…

Петр Иванович Лукирский, один из трех первых учеников Иоффе, очень быстро вырос в крупного ученого. За ряд выдающихся работ он в 1933 году, еще не достигнув сорокалетнего возраста, стал членом-корреспондентом Академии наук. Но в тридцать восьмом году научное восхождение Лукирского обрывается…

Хлопоты Иоффе в Ленинграде не увенчались успехом, и тогда Абрам Федорович пишет письмо Лукирскому в лагерь. Вот почему официальный бланк — пусть начальство видит, что письмо от уважаемого академика, директора института, большой фигуры. Может, это облегчит существование Лукирского. И пусть письмо придаст силы самому Петру Ивановичу: «Мы убеждены, что ошибка, приведшая к Вашему осуждению, скоро разъяснится, что моральная и политическая чистота Ваших мыслей и действий будут выяснены».

На этот раз усилия Иоффе окончились победой. Сначала Лукирского перевели на легкую работу. Потом благодаря дальнейшим стараниям Иоффе его освобождают и реабилитируют. Потом он получает орден и в сорок шестом году выбирается в академики.

Такой успех службы правды и службы сердца Абрама Федоровича Иоффе был не единственным. Но были и поражения, боль за близких, боль за свое собственное бессилие. Однако он не прекращал попыток, снова и снова стремился помочь, выручить, спасти.

Раз во время банкета один из старых учеников попросил встать тех, кому когда-нибудь помог Абрам Федорович. Встал весь зал. Это получилось чересчур торжественно, и Иоффе засмущался.

Встречаются рассуждения о том, какая доброта более драгоценная и более высокая — от ума или от сердца. Как-то один писатель сказал, что без ясности ума нет ни подлинной доброты, ни истинной любви. Эти слова очень подходят к Иоффе.

Я разговаривала со многими учениками и сотрудниками Абрама Федоровича Иоффе, впрочем, большинство моих собеседников были и теми и другими. Не могу сказать, что все говорили одинаково или об одном и том же — вспоминались разные случаи, были свои оценки и свои акценты. Но самые значительные черты характера, деятельности не мог не отмечать, не подчеркивать каждый. И вот благодаря этой интенсивности освещения, особой яркости и одинаковости его в каких-то точках, моментах портрет получился очень контрастным. На самом деле не оставляло ощущение, что передо мной сообща, коллективно написанный портрет. Каждый кладет мазки отдельно, независимо от остальных, но нигде нет несовпадений, противоречий, диссонансов. Вот как составлялся портрет.

Иоффе — ученый.

Ясность мысли, потрясающая работоспособность и активность. Необычайно широкий кругозор — только в последнее время жаловался, что не хватает времени и сил держать всю физику в своей орбите.

Смело и широко смотрел и хорошо видел. Верил — перефразируя изречение Гегеля, — что все физически возможное реально.

У него была голова организатора крупной науки. Остро и сильно чувствовал направление развития науки и перспективность разных направлений.

Всегда имел свою точку зрения и не поддавался конъюнктурным обстоятельствам. Абсолютная твердость в научных убеждениях.

Как бы ни был занят административными делами, если возникал научный вопрос, всегда находил для него время — запирал дверь для административных дел и открывал для науки.

Иоффе — учитель.

Невероятное умение воспитывать людей — в этом не имел себе равных. Колоссально количество его учеников. Если взять, к примеру, список академиков-физиков, то окажется, что большинство из них прошло школу Иоффе. Он «пропускал» через свой институт множество людей и умел найти и выдвинуть наиболее одаренных: в физике — Капицу, Курчатова, Арцимовича, Кикоина, теоретиков — Ландау, Френкеля, в химической физике — Семенова, Кондратьева, в науке о полимерах — Кобеко, Александрова, Журкова.

Обладал поразительным чутьем угадывать способности людей, можно сказать — отбирал учеников шестым чувством, используя остальные пять.

Никогда не «зажимал» индивидуальности, не требовал выполнения своих идей, позволял свободно делать собственные работы. Не торопил, не настаивал на скорых результатах.

Если идея казалась ему плодотворной — принимал ее, становился на вашу точку зрения и помогал развивать. Если кто-нибудь работал неправильно, Иоффе мог много раз на это указывать, но никогда не запрещал продолжать работу. Он отвергал здесь всякое административное воздействие, начальственный запрет. Больше всего боялся подавить инициативу, всеми способами пытался воспитать творческую активность, хотя отлично сознавал, что она сопровождается ошибками и неудачами.

Невероятная терпимость к инакомыслящим. С ним можно было как угодно расходиться во мнениях, но на отношениях это никогда не отражалось.

Спорить с ним было хорошо и не просто. Всегда выслушивал до конца, ценил собственные мысли у собеседника, никогда не «давил» своим авторитетом, спорил «на равных». Ему можно было высказывать любые идеи — умные и глупые. Выслушивая глупые, он не сердился на человека, не презирал его, а вежливо и убедительно указывал на несостоятельность его утверждений. Он не одобрял людей лишь за полное отсутствие у них идей — глупых и умных. «Лучше десять неверных идей, чем вообще ни одной», — говорил он. Иоффе очень любил спорщиков и терпеть не мог подхалимов. Если был не прав, всегда признавался, менял неправильное решение.

Иоффе — человек.

Был очень внимателен к людям, очень доброжелателен и принципиален. Равно относился ко всем, независимо от их положения, много помогал. В обиходе был необычайно прост и отзывчив.

Неизменно верил в победу разума и здравого смысла — в этом был неисправим. Неистощим был его оптимизм и в науке и в жизни. Впрочем, об этой стороне характера уже кое-что рассказано. И о том, как помогла она в трудные дни изгнания из физтеха…

Лаборатория полупроводников, которую после тех событий организовал Иоффе, росла и спустя несколько лет была преобразована в институт. Особняк на набережной Кутузова хранит о Иоффе живую и любовную память. На дверях кабинета и сейчас написано: «Директор Института полупроводников академик Абрам Федорович Иоффе». И внутри все, как было при нем. Те же фотографии: Рентгена — его учителя, Эйнштейна, групповые снимки участников конгрессов и конференций. На столах — всевозможные полупроводниковые приборы.

Рядом с кабинетом библиотека. Мне рассказали, что лаборатория полупроводников создавалась, по существу, без всякой базы; сначала не было даже самых необходимых книг, журналов, справочников. И Иоффе перевез в лабораторию собственную библиотеку.