Стивен Хокинг - Вселенная Стивена Хокинга

Мой отец постоянно проводил исследовательские работы по тропическим болезням и частенько брал меня собой в лабораторию в Милл-Хилле. Я всегда с удовольствием ходил с ним, особенно мне нравилось смотреть в микроскоп. Он брал меня и в дом для насекомых, где держал москитов, зараженных тропическими болезнями. Во время этих походов я постоянно был в напряжении, боясь, что те два или три несчастных москита, которым удавалось вылететь наружу, могут укусить меня. Отец был чрезвычайно трудолюбив и очень предан своему делу.

Мой отец в одной из своих полевых экспедиций

Меня всегда интересовало, что и как устроено, поэтому я практически все разбирал на части, чтобы посмотреть, как это работает. Правда, мне редко удавалось собрать все обратно. Мои практические навыки никогда не шли в сравнение с моими теоретическими выкладками. Отец всегда поддерживал мой интерес к науке и даже занимался со мной математикой, впрочем, только до тех пор, пока я не превзошел его. Овладев приличным багажом знаний и глядя на пример отца, я считал выбор научной карьеры естественным для себя.

В течение двух последних лет своего обучения в школе я хотел серьезно заниматься математикой и физикой. Наш школьный математик, господин Тата, всегда вдохновлял меня, к тому же в школе как раз к этому времени оборудовали новый математический класс, где и проходили уроки для учеников, выбравших этот предмет. Но отец был против моего решения, считая, что единственным местом, где могут работать математики, это школа. Он хотел, чтобы я занимался медициной, но меня мало интересовала биология, казавшаяся мне уж слишком описательной и недостаточно фундаментальной. К тому же в школе к биологии относились с неким пренебрежением, – самые одаренные занимались физикой и математикой, менее одаренные – биологией.

Зная, что я ни за что не буду заниматься биологией, отец все-таки настоял на изучении химии, математикой я тоже занимался, но не в таком большом объеме. По его мнению, такой набор предметов сохранял возможность в дальнейшем заниматься наукой. Сегодня я профессор математики, но кроме аттестата об окончании Сент-Олбанской школы, которую я окончил в семнадцать лет, у меня нет ни одного документа, подтверждающего, что я изучал математику. На протяжении всей моей жизни мне приходилось доучивать ее самому. Я даже вел математику у студентов третьего курса Кембриджского университета, опережая их ровно на неделю.

Среди школьных предметов физика для меня была самым скучным, так как все в ней было понятно и очевидно. В этом смысле химия была гораздо интереснее, там постоянно что-то взрывалось. Зато физика и астрономия вселяли в меня надежду понять однажды, откуда мы произошли и как оказались здесь. Я хотел проникнуть в глубины Вселенной. В какой-то степени мне это удалось, но есть еще многое, что я хотел бы постичь.

Мой отец мечтал, чтобы я продолжил обучение в Оксфорде или Кембридже. Сам он учился в Университетском колледже Оксфорда, поэтому я решил подать документы туда, там у меня было больше шансов на поступление. В то время в Университетском колледже не было математического научного сообщества, что стало еще одной причиной, по которой отец хотел, чтобы я занимался химией: так я мог попытаться получить стипендию по естественным наукам, а не по математике.

Вся семья уехала в Индию на год, мне же пришлось остаться сдавать выпускные экзамены в школе и вступительные в университет. Жил я в это время в семье доктора Джона Хамфри, коллеги моего отца из Национального института медицинских исследований, в Милл-Хилле. В подвале их дома хранились паровые двигатели и другие модели, сконструированные отцом Джона Хамфри, там я и проводил большую часть времени. Во время летних каникул я тоже уехал в Индию повидаться с семьей, которая обосновалась в Лакхнау в доме, арендованном у разжалованного за коррупцию бывшего министра индийского штата Уттар-Прадеш. Отец мой не переносил индийскую кухню, поэтому нанял повара-индийца, служившего в британской армии, и слугу, чтобы они готовили и подавали исключительно английские блюда, хотя я не отказался бы от чего-нибудь более экзотического. Тогда же мы отправились в Кашмир, где хотели взять в аренду плавучий дом на озере Дал в Сринагаре.

Был сезон дождей; дорогу, построенную в горах индийскими военными, в некоторых местах совсем размыло (обычная дорога пролегала вдоль линии огня с Пакистаном). Наша машина, которую отец привез с собой из Англии, застревала, даже если воды на дороге было всего по щиколотку, поэтому до самого озера нас тащил на буксире местный сикх, водитель грузовика.

Хотя директор нашей школы считал , что мне еще рано поступать в Оксфорд, все же в марте 1959 года вместе с двумя мальчиками из нашей школы, которые были на год старше меня, я поехал сдавать экзамен на получение стипендии. Я был уверен, что провалился, и был весьма подавлен. Мне было обидно, что во время экзамена по практическим навыкам преподаватели университета подходили ко всем экзаменуемым, кроме меня. Затем, через несколько дней после моего возвращения из Оксфорда, я получил телеграмму, в которой сообщалось, что я получил стипендию.

Мне было всего семнадцать лет. Большинство моих сокурсников были гораздо старше меня и к тому времени уже отслужили в армии. Так что на первых двух курсах я чувствовал себя довольно одиноким. Однако на третьем курсе, чтобы расширить круг общения, я записался в знаменитый Гребной клуб, став рулевым. Но моя карьера в качестве рулевого как-то сразу не задалась. Река в Оксфорде очень узкая, и проводить параллельные гонки практически невозможно. Поэтому восьмиместные лодки выстраиваются одна за другой, при этом рулевой должен внимательно следить за стартом, чтобы лодка держалась на достаточном расстоянии от идущей впереди.

Во время моего гоночного дебюта мне удалось добиться того, чтобы наша команда стартовала сразу после сигнала к старту, но я не справился с управлением, лодка сошла с курса, и нас дисквалифицировали. В следующий раз наша лодка столкнулась с другой, правда, моей вины в этом не было, ибо я строго выдержал нужную дистанцию на старте. Несмотря на неудачи, преследовавшие меня во время гонок, в тот год у меня появилось много друзей, и я ощущал себя намного более счастливым.

В то время в Оксфорде трудолюбие было не в чести. Считалось, что студент должен быть в достаточной степени одарен, чтобы без усилий справиться с программой, либо должен смириться со своей ограниченностью и получить степень четвертого класса. Любые усилия повысить результат воспринимались как признак «посредственности» – самый обидный эпитет, которым могли окрестить в Оксфорде.