Тибо Дамур - Мир по Эйнштейну. От теории относительности до теории струн

«Также необходимо сопоставлять эти уравнения с реальностью и анализировать факты, которые скрывает за собой математика».

«Можно в совершенстве освоить математический аппарат относительности и совершенно не понимать саму теорию».

«Своеобразный символ веры из уст того, кого многие считают предпочитающим исключительно логические рассуждения. Становится очевидной гигантская пропасть, отделяющая его от некоторых наших математиков. […]»

«Язык очень ясный и, даже несмотря на ограниченный словарный запас, оставляет впечатление. И, наконец, жестикуляция: как у скульптора, чьи руки ласкают совершенно реальные, хотя и фантастические формы. Наполненные этими формами, его руки перемещают их и управляют ими. И он виртуозно играет со своими воображаемыми моделями. Его лицо озаряется светом радости, как у ребенка, показывающего фокусы».

На протяжении всего визита Эйнштейна лейтмотивом газет становятся фразы: «Времени больше нет!», «Время не существует!» «Иллюзорное время», «…время просто иллюзия…» Эти цитаты демонстрируют интерес, возникший тогда в отношении возможного влияния науки на основные философские и экзистенциальные концепции {37}. И не только журналы восприняли всерьез потенциальные последствия теории относительности Эйнштейна для человеческого познания. По всему миру философы задавались вопросом о влиянии идей Эйнштейна на базовые философские понятия. Философы – члены «Венского кружка» Мориц Шлик, Рудольф Карнап, Филипп Франк и Карл Поппер и немецкие философы Ганс Рейхенбах и Эрнст Кассирер – с энтузиазмом принялись развивать новые воззрения, возникшие в результате влияния образа мысли, предложенного Эйнштейном. Во Франции Леон Брюнсвик, Эмиль Мейерсон и Гастон Башляр задумались о философских последствиях теории относительности. И, наконец, last but not least , Анри Бергсон, который был в зале 8 в Коллеж де Франс в пятницу, 31 марта 1922 г., и который, конечно, почувствовал для себя особый вызов в докладе Эйнштейна, напоминающем о влиянии теории относительности на понятие времени.

Философ Анри Бергсон строил всю свою философию на тонком понимании течения времени, воспринимаемом в своем постоянном движении, как на «непосредственной данности сознания». Он углубил это понимание в серии книг: «Опыт о непосредственных данных сознания» (1889), «Материя и память» (1896), «Творческая эволюция» (1907) и др. Бергсон и его идеалистическая философия, основанная на концепции длительности , царила на философской сцене Франции. Вся парижская интеллигенция стремилась посетить его лекции в Коллеж де Франс, где он преподавал с 1900 по 1921 г. Бергсон, таким образом, воспринял как особый вызов выступление физика Поля Ланжевена на Международном конгрессе по философии 1911 г. в Болонье, посвященном «Эволюции пространства и времени». В своем выступлении Ланжевен резюмировал изменения, возникшие в понятиях пространства и времени благодаря идеям Эйнштейна. В частности, как мы уже говорили, он продемонстрировал парадокс близнецов в виде метафоры о путешественнике, заключенном в пушечном ядре, выпущенном с Земли, и затем вернувшемся назад на очень высокой скорости. Путешественник проживает только два года за время своего путешествия, в то время как на Земле проходит 200 лет.

Это упругое поведение времени, в том виде как оно воспринимается, разрушает общепринятое понятие универсального времени, задающее темп развития Вселенной. Бергсон, который основал всю свою философию на понимании времени, рассматриваемом как длительность , т. е. как поток, как движение, схваченное в данное мгновение, должен был чувствовать с 1911 г., что эйнштейновское время, по-видимому, конфликтует с основной концепцией его философского подхода. Переворот Эйнштейна в понимании времени не вызывал озабоченности широкой публики вплоть до 1919 г., т. е. до того момента, когда Эйнштейн и его теории начали привлекать интерес средств массовой информации. И, как показывают приведенные выше цитаты, заголовки многочисленных газетных статей, посвященных визиту Эйнштейна в Париж, журналисты вынесли из того, что они поняли из его теории, а именно, что «время не существует», что его поток, по-видимому, не что иное, как «иллюзия». Поэтому интерпретация философского смысла теории Эйнштейна стала серьезным вызовом для Бергсона. Более того, в течение нескольких месяцев, предшествующих визиту Эйнштейна в Париж, Бергсон был погружен с головой в редактирование новой книги, озаглавленной «Длительность и одновременность. По поводу теории относительности А. Эйнштейна» {38}. Процитируем несколько фраз из написанного Бергсоном предисловия к этой книге:

«Мы хотели понять, в какой степени наша концепция длительности согласуется с представлениями Эйнштейна о времени. Наше восхищение этим ученым, убеждение, что он привнес не только новую физику, но и определенный новый способ мышления, идея, что наука и философия, будучи разными дисциплинами, тем не менее существуют, чтобы дополнять друг друга, все это внушало нам желание и даже обязывало продолжить противостояние. Но наши исследования, как нам вскоре показалось, представляют более общий интерес. Наша концепция продолжительности предполагала фактически прямой и непосредственный опыт. Не требуя в качестве необходимого следствия предположения о существовании универсального времени, она очень естественно согласовывалась с этой верой. Таким образом, это были в некоторой степени обывательские идеи, которые мы собирались противопоставить теории Эйнштейна. И та сторона, с которой эта теория выглядит неприемлемой для обывателя, вышла на первый план: требовалось найти более глубокое осознание “парадоксов” теории относительности – наличие множества времен, текущих быстрее или медленнее, одновременностей, становящихся последовательностями, и последовательностей – одновременностями при изменении точки зрения. Эти положения имеют ясный физический смысл: они сообщают то, что Эйнштейн заключил благодаря своей гениальной интуиции из уравнений Лоренца. Но каков их философский смысл?»

Это откровенное признание глубокого и искреннего философа, стремящегося понять экзистенциальный смысл современной физики, вызывает восхищение. Тем не менее, несмотря на дань уважения Бергсону и его мысли, содержание этой книги приносит некоторое интеллектуальное разочарование, по крайней мере для «обывателя», и даже не вполне точно с научной точки зрения, как мы увидим далее.

Но вернемся к визиту Эйнштейна в Париж весной 1922 г. Мы оставили Бергсона среди толпы, пришедшей послушать первую лекцию Эйнштейна в Коллеж де Франс. Это было не то место, где мог состояться диалог между Эйнштейном и Бергсоном или другими французскими философами, пришедшими его послушать. Подходящая встреча была организована через неделю, 6 апреля 1922 г., во время заседания французского общества философов, в которой Эйнштейн принял участие. Подробный отчет об этой встрече был опубликован {39}, и это захватывающее чтение. В частности, мы можем прочитать длинное выступление Бергсона, в котором он пытается резюмировать для Эйнштейна центральную идею своей книги «Длительность и одновременность», которая была еще не опубликована, но скоро ожидалась из печати. [Любопытно, что при этом Бергсон не делает ни единого упоминания о существовании этой книги.]