Хуберт Мания - История атомной бомбы

Полковник Франклин Маттиас должен еще раз подвергнуть окончательной экспертизе местность, предназначенную для плутониевого реактора Ферми. Лазутчики Манхэттенского инженерного управления уже обозначили ее как безлюдную. Мол, на чахлых выгонах пасутся лишь стада овец. А грунт и вправду наилучшим образом подходит для заливки бетонных фундаментов большой площади. Местность в пятьдесят раз больше, чем та территория в Теннесси, которую Таккер обошел пешком. Опираясь на благоприятные прогнозы предыдущей команды, Маттиас в тот ледяной декабрь 1942 года ограничился одним облетом округа Бентон в Вашингтоне, северо-западном штате США. В застывшей зимней глуши он, естественно, не мог различить ни цветущих плантаций фруктовых деревьев, ни колышущихся злаковых полей на юге или играющих детей в деревнях на широкой реке Колумбии. И он подтверждает приговор своих предшественников и пишет в протоколе, что запланированный ареал является «обширной песчаной степью, лишенной сколько-нибудь заметной растительности... Местные называют ее негодной, паршивой землей».

Расположение Хенфорда отвечает требованиям безопасности, которые генерал Гровс предъявляет к месту будущей фабрики плутония: обособленность, малая заселенность и большая река, которая будет поставлять воду для охлаждения. Военный руководитель Манхэттенского проекта прекрасно информирован об опустошительных последствиях возможной аварии атомного котла с выбросом радиоактивности и требует создать вокруг «гарнизона W» нежилую двадцатикилометровую зону. Он даже намеревается провести исследование, не нанесут ли стоки отработавшей на охлаждении радиоактивной воды урон популяции лосося и радужной форели в реке Колумбии. Руководителю проекта Маттиасу он советует не убегать, в случае если реактор взорвется, а бросаться в гущу событий: это избавит его от гораздо больших неприятностей. Деревни Уайт-Блафс и Хенфорд включены в цену покупки «паршивой земли» — пять миллионов долларов за тысячу пятьсот квадратных километров. Дома, сады и хозяйственные постройки будут сожжены, несколько сотен людей принудительно переселены, а сто семьдесят семь гробов выкопаны с кладбища Уайт-Блафс и перевезены на кладбище в пятидесяти километрах от этого места.

Шестнадцатого ноября 1942 года, когда не пригодившаяся оболочка аэростата под западными трибунами стадиона в Чикаго разобрана и поднята вверх, Роберт Оппенгеймер встречается в Нью-Мексико с Лесли Гровсом и майором Джоном Дадли из Манхэттенского инженерного управления. Генерал торопит с решением по «гарнизону V». На этом гарнизоне должна быть создана оружейная лаборатория, директором которой назван Оппенгеймер. Для конструирования бомбы необходимо найти место — как гласит директива Гровса, — расположенное на таком отшибе от обжитого мира, чтобы пара сотен «талантливых специалистов высочайшего ранга, среди которых будет и несколько светил» могла бы там исчезнуть на все время войны, как сквозь землю провалившись. Дадли уже осмотрел пару дюжин мест на юго-западе США и сегодня хочет показать своему начальству каньон к северу от Санта-Фе, который он облюбовал как самый подходящий. Но Гровс камня на камне не оставляет от выбора Дадли, найдя территорию слишком тесной, а главным образом не видя шанса где-нибудь соорудить железную ограду с тремя рядами колючей проволоки.

Оппенгеймер тоже с сожалением качает головой: ему в этом узком ущелье с обрывистыми красно-коричневыми стенами будет недоставать широкого обзора с видом на окружающие горы. Мол, Дадли слишком уж буквально понял пожелание «как сквозь землю провалиться». Но он, Оппенгеймер, знает здесь одно местечко, совсем недалеко отсюда, которое самым удачным образом сочетает в себе уединенность, красоты дикого ландшафта и неповторимый вид на панораму гор.

Оппенгеймер, Гровс и Дадли трясутся по ухабам неукрепленных горных дорог, пересекают заросли осин и сосен на пути к плоскогорью Валле-Гранде, самому большому в мире кратеру вулкана с двадцатью километрами диаметра, окруженному вершинами по три с половиной тысячи метров. За ним следует крутой подъем к плато Пахарита в горах Хемез. Незадолго до цели открывается широкая равнина, поросшая кактусами, кривоствольными соснами и можжевельником. Равнина изрезана глубокими ущельями. Между ними тянутся высокогорные плато — параллельно, словно пальцы гигантской ладони, указующей на восток, на близкую долину реки Рио-Гранде. На одном из этих плато расположена школа-ранчо «Лос-Аламос», названная так по испанскому имени тополей, окаймляющих ручей на дне каньона. Его стенки круто обрываются и пронизаны красно-золотыми поперечными жилами. Однажды, двадцать лет назад, тинейджер Оппенгеймер во время верховой прогулки впервые попал здесь в элитный интернат, где мальчики из больших городов вели спартанскую жизнь на высоте 2200 метров над уровнем моря.

К вечеру шестнадцатого ноября 1942 года, казалось, и генерал проникся очарованием суровой красоты этих мест. Хоть плато и не вплотную окружено защитными стенами гор, зато само оно представляет собой плоскую вершину горы, скальные красно-коричневые стены которой с трех сторон почти отвесно обрываются вниз на семьсот метров. Здесь можно наслаждаться вольным видом на безлюдную равнину до заснеженных Скалистых гор на севере и до зубчатого горного хребта Сангре-де-Кристо на востоке. А перед ними проторила свое русло Рио-Гранде. Кое-где к этому руслу лепятся жилища индейцев пуэбло, сложенные из охряных глиняных кирпичей. Этажи расположены террасами, и попасть на них можно по лестницам, приставленным к стенам домов. У подножия Сангре-де-Кристо есть и домик Роберта Оппенгеймера и его брата Франка. Хижина сознательно обставлена по-спартански. Самодельный водопровод — ее единственная роскошь.

Школе-ранчо «Лос-Аламос» принадлежат в общей сложности пятьдесят четыре дома, сараи, амбары и конюшни. Ученики, семьи учителей и служащие живут здесь круглый год. Немало успешных лидеров промышленности и политики прошли здесь телесную закалку и научились самодисциплине. Некоторые инженеры Манхэттенского инженерного управления — тоже бывшие воспитанники интерната. Однако явно осложненная трудностями жизнь бойскаутов, которые даже зимой носят короткие штаны, не каждому идет на пользу. В то время как Оппенгеймер в этот день видит обе свои пожизненные страсти — к физике и к нью-мексиканскому ландшафту, — чудесным образом сведенными воедино, другой выпускник этой школы явно провел здешние годы зря. Психически неустойчивый Уильям С. Берроуз в эту осень в свои двадцать восемь лет зарабатывает на жизнь тем, что морит в Чикаго тараканов и клопов, и к тому же пристрастился к гей-барам. Через несколько лет они с Джеком Керуаком и Аленом Гинзбергом создадут новое радикальное литературное течение. В «Лос-Аламосе» он только и делал, что мерз, вспоминает Берроуз о мужском союзе и военизированной муштре на высокогорном плато.