Евгений Фейнберг - Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания

В фундаментальной физике Игорь Евгеньевич в этот период, как мы видели, сделал еще две существенные вещи. Во-первых, это создание приближенного метода усеченных уравнений (метод Тамма-Данкова) и его применение к взаимодействию нуклонов. Во-вторых, смелая идея нуклонных «изобар», т. е. «резонансов» — возбужденных состояний нуклона, распадающихся с испусканием пиона. Игорю Евгеньевичу пришлось отстаивать эту идею серией работ (совместных с молодыми сотрудниками), спорить с такой же страстностью и со столь же высокими авторитетами, как в молодости, когда никто не поверил ему, что у нейтрона есть магнитный момент.

Но этот период характерен также и тем, что на Игоря Евгеньевича впервые посыпались почести и награды, премии и звания. Его, наконец, избрали академиком. Смерть Сталина избавила страну от значительной части ужаса, в котором все жили. Игорь Евгеньевич стал persona grata. Но он оставался прежним глубоко демократичным человеком. Стал ездить за границу по разным поводам — в ГДР; в Швецию — для участия в торжественной процедуре получения Нобелевской премии; в США и Англию — на Пагуошские конференции (4 раза); в Швейцарию — на Международную конференцию по мирному использованию атомной энергии, и снова туда же на конференцию по физике высоких энергий и на совещание экспертов по ядерному разоружению. В Индию, Францию, Японию, Китай…

Впервые его страсть к путешествиям, узнаванию новых стран и новых людей получила удовлетворение. Это был счастливый период еще и потому, что страна становилась чуть-чуть счастливее. Но зато практически прекратилась на некоторое время чисто научная работа — у себя дома, за своим столом. Конечно, страсть к науке им владела по-прежнему. И. М. Франк в своих воспоминаниях рассказывает, что даже в Стокгольме, среди торжеств, сопровождавших вручение Нобелевской премии, узнав со слов о каком-то новом интересном эксперименте, Игорь Евгеньевич по ночам сидел за работой, чтобы понять его теоретическую суть (он не сумел этого достичь — к счастью, потому что переданный ему слух оказался ложным).

Но ему все же было плохо из-за оторванности от реальной научной работы. Главное — не было новых идей (а при его характере ему были необходимы крупные идеи, а не рядовые работы, которые он мог бы и теперь делать). Он писал статьи памяти друзей, добивался их реабилитации. Используя свой возросший авторитет, боролся со лженаукой, особенно с лысенковщиной. Его захватили новые открытия в молекулярной генетике. Он изучил эти работы и пытался сам кое-что сделать — разгадать генетический код, но его опередил Гамов. И, наконец, в 1964 г. такая идея, которая ему была нужна, казалось, пришла и подчинила его себе.

В это время возникло множество «сумасшедших» теорий для замены встречавшей трудности квантовой теории поля, базиса всей теории частиц. Можно назвать работу Гейзенберга (1957 г.), основывающуюся на нелинейном уравнении Дирака. Но Бор не зря называл эту теорию «недостаточно сумасшедшей». От нее пришлось отказаться. Конкурировали также метод аксиоматической S -матрицы, нелокальные теории и т. п., но цель оставалась недостижимой.

Игорь Евгеньевич, захваченный своей собственной «сумасшедшей» идеей, работал запоем и потом, когда на него свалилась страшная, неизлечимая болезнь. В очерке «Тамм в жизни» уже рассказывалось, что в 1967 г. Академия наук СССР наградила Игоря Евгеньевича Золотой медалью им. М. В. Ломоносова и что он, прикованный к респираторной машине, решил, как требуется по уставу, представить торжественному Общему собранию Академии свой доклад. И он приготовил этот доклад. На Общем собрании доклад был зачитан А. Д. Сахаровым. Широта взгляда, определенность точек зрения, оптимизм, пронизывающий весь текст, были удивительно характерны для Игоря Евгеньевича. Он закончил доклад словами: «Я надеюсь, что мы с вами доживем до нового этапа теории, в чем бы он ни заключался».

Не дожил. 12 апреля 1971 г. Игорь Евгеньевич скончался.

В 1996 г. ФИАНовский Теоретический отдел им. И. Е. Тамма, где А. Д. Сахаров работал столько лет, выпустил сборник воспоминаний о нем [1]. Тогда, начиная свой очерк, я задавался вопросом: для чего пишутся воспоминания, собранные в том томе? Субъективно прежде всего, чтобы выразить свое восхищение удивительным явлением природы, каким был Андрей Дмитриевич, и на примерах из своего общения с ним показать, чем вызывалось это восхищение. Но есть и объективная, более важная цель. Пройдет время, появится мудрый и проницательный писатель, который сумеет лучше охватить, осмыслить и понять А. Д. Сахарова, чем мы, его современники, все еще находящиеся в плену сложного переплетения эмоций и столкновения мнений, все еще не освободившиеся от наследия прожитой тяжелой — и отнюдь еще не преодоленной — эпохи. Такому писателю нужны будут прежде всего факты из жизни самого Андрея Дмитриевича и окружавших его людей.

Поэтому нужно спешить собрать все, что мы о нем помним, зафиксировать все, еще не забытое и по возможности (это очень трудная задача, не выполнимая без срывов и заблуждений) не искаженное несовершенством памяти и предвзятостью автора воспоминаний. Мы уже с характерной для всех нас невнимательностью к событиям, кажущимся несущественными мелочами, которые, однако, нередко очень скоро становятся важными для истории, во многом опоздали. Мы лихорадочно перебираем случайно сохранившиеся небрежные записи, стараемся совместно восстановить даты. Мы слишком буквально понимали Пастернака, его две строчки, —

— воспринимались как непреложный закон скромности и порядочности, и такое восприятие оборачивалось большими утратами для истории культуры.

Постараемся же припомнить все, что можем, закрепить все, в истинности чего мы твердо уверены, не обожествляя Андрея Дмитриевича, как бы мы его ни любили, как бы им ни восхищались, помня об огромной ответственности за написанное, о главной, самой важной цели наших «Воспоминаний». Нужно написать о его величии и о его иллюзиях, о его удивительных прозрениях и о его ошибках. Об «иллюзиях»? Об «ошибках»? Да кто я такой, чтобы судить о великом человеке? Но, во-первых, ошибки свойственны и великим, хотя они иногда обнаруживаются лишь потом. Великий Наполеон, «владыка полумира», пошел на Россию и потерял все — и полмира, и свободу.