Кристен Годси - Почему у женщин при социализме секс лучше [Аргументы в пользу экономической независимости] [litres]

Инесса Арманд(1874−1920): уроженка Парижа, французско-русская большевичка и феминистка, ставшая ключевой фигурой дореволюционного коммунистического движения. После 1917 г. была членом Моссовета и возглавляла Женотдел ЦК РКП(б), боролась за равенство полов и социализацию домашнего труда. Она трудилась над организацией детских домов, кафе для широких масс и общественных прачечных вплоть до безвременной, в возрасте 46 лет, смерти от холеры. Публикуется с разрешения «Спутника» .

Мы с Кеном недолгое время встречались в 1988-м, когда учились в колледже. Хотя он уже доучивался, а я была первокурсницей, мы жили в одном общежитии и имели общий круг знакомств. Однако мне было всего 18, а он готовился к выпуску; мы оба знали, что отношения неизбежно будут короткими, к тому же с самого начала понимали, что наша дружба более ценна, чем мимолетный роман. Нас объединяли интеллектуальные интересы, и мы много времени посвящали обсуждению книг, музыки и политики. Мы оба любили Спрингстина и Дилана. Он познакомил меня с Dire Straits, я заразила его страстью к U2. Я правила его статьи, он учил меня основам макроэкономической теории, тогда как я помогала ему готовиться к экзамену. Когда он получил диплом и уехал в Нью-Йорк, я бросила колледж и улетела в Европу. Мы регулярно обменивались письмами (бумажными), пока изобретение электронной почты не перевело наше общение из аналогового формата в цифровой. Когда я вернулась в Калифорнию оканчивать бакалавриат, мы стали созваниваться каждые пару недель. Ему не терпелось узнать, что я изучаю в университете. Думаю, он всегда подозревал, что я стану ученой дамой, – вероятно, поэтому мы ни разу не задумались о том, чтобы снова сойтись.

Кен погиб прежде, чем я получила степень PhD, и мне до сих пор не хватает его заинтересованных расспросов и неисчерпаемого любопытства. Много лет после 2001 г. я ловила себя на желании позвонить ему, чтобы рассказать о прочитанной статье или об исследовании для очередной своей книги. Модель, предложенная сексуально-экономической теорией, понравилась бы ему, и он привел бы бесчисленные данные, доказывающие справедливость этого взгляда на гетеросексуальные отношения. Долгое время Кена напрягало (в дальнейшем интриговало), что я не соответствую его представлению о том, чего хочет женщина. По его мнению, я попросту выпадала из статистики. Однако через много лет, погрузившись в стипендиальную программу изучения взаимосвязи экономической независимости и сексуальности женщин, я пожалела, что не могу сказать Кену, что его взгляд на женщин существует исключительно при капитализме. То, что он считал «естественным», было лишь следствием определенной организации общества.

Чтобы это доказать, я бы отправила ему ситуационное исследование из Советского Союза, показавшее, что в 1970-х и 1980-х гг. идеи Александры Коллонтай о социалистической сексуальной морали все-таки начали распространяться в социалистическом мире. В 1997 и 2005 гг. два российских социолога, Анна Темкина и Елена Здравомыслова, провели углубленные биографические интервью в двух группах российских женщин из среднего класса. Они изучили связанные со сменой поколений изменения в том, как женщины описывают свои романы, как при Советском Союзе, так и после. Исследование выявило пять основных нарративов в описании женщинами гетеросексуальных отношений с мужчинами, в терминологии авторов, «сексуальных сценариев»: ориентированный на рождение ребенка, романтический, дружеский, гедонистический и инструментальный. В интервьюировании 1997 г. русские исследовательницы обнаружили, что советское «молчаливое поколение» (родившиеся в 1920−1945 гг.) опиралось в основном на сценарий, ориентированный на рождение ребенка, согласно которому секс – нечто такое, что приходится терпеть в браке, чтобы иметь детей. Любовь и удовольствие тут ни при чем. Хотя советские женщины после 1955 г. снова имели возможность делать аборты, отсутствие средств контроля рождаемости и двойное бремя работы и семейных обязанностей угнетали сексуальную функцию многих из них. Сомневаться не приходится: у этого поколения советских женщин секс был ни к черту [121] Mikhail Stern and August Stern, Sex in the Soviet Union , edited and translated by Mark Howson and Cary Ryan (New York: Times Books, 1980). .

Ситуация начала меняться после смерти Сталина. Несмотря на прежний дефицит приватности из-за нехватки жилья, скудость официального секспросвета и полное отсутствие эротики (любая порнография была запрещена), в исследовании Темкиной и Здравомысловой горожанки из среднего класса, родившиеся между 1945 и 1965 г., свидетельствовали о выраженном отходе от сценария, ориентированного на продолжение рода. Взгляд на сексуальные отношения через призму чадородия сохранялся, но дополнился двумя новыми способами восприятия сексуальности: романтическим и дружеским. Появление романтического сценария стало результатом масштабного сдвига советских общественных нарративов о сексуальности. В позднесоветскую эпоху врачи, психологи и другие специалисты начали подчеркивать важность «настоящей любви», «общих интересов» и «духовного единства» как основы успешного брака. «Романтический сценарий предполагает, что сексуальная жизнь понимается как неотъемлемая часть сильной эмоциональной привязанности и чувств, – пишут русские исследовательницы. – Секс описывается как атрибут любви, увлечения и страсти. Любовь является центральной категорией в повествовании о сексуальном опыте». Романтический сценарий сексуальности – это именно то, что ранние социалисты, в частности Август Бебель и Александра Коллонтай, могли бы себе представить в обществе, в котором экономические соображения не давят на выбор партнера в любви [122] Anna Temkina and Elena Zdravomyslova, “The Sexual Scripts and Identity of Middle-Class Russian Women,” Sexuality & Culture 19 (2015): 297–320, 306. .

Еще один взгляд на секс у женщин среднего класса в позднесоветский период – это дружеский сценарий. Секс без обязательств с партнером противоположного пола описывался как важная часть взаимной привязанности двух людей, работавших вместе или принадлежавших к одному кругу общения. Этот сценарий, предположительно, сложился потому, что женщины располагали собственными ресурсами и не зависели от мужчин в удовлетворении базовых потребностей. Некоторые советские городские жительницы чувствовали надежность своего экономического положения, и сексуальность утратила статус обменного ресурса, ею стало возможно делиться безвозмездно [123] Temkina and Zdravomyslova, “The Sexual Scripts,” 307. .