Кэтти О'Брайен - ТРАНСФОРМАЦИЯ АМЕРИКИ

Споры о том, что является, а что не является контролем над сознанием, продолжаются среди специалистов по вопросам права и психического здоровья. Эта путаница обеспечивает форму легальной защиты тех специалистов, которые практикуют контроль над сознанием через травму, единственный метод внешнего управления сознанием, который по своей эффективности является абсолютным. Все другие виды контроля над сознанием, в том числе химические и электронные воздействия, рассматриваются этими специалистами-экспертами как временные.

Существуют законы, защищающие право граждан США придерживаться своих религиозных убеждений и свободы слова. Нет законов, которые бы защищали конкретно лидеров деструктивных культов и тех, кто практикует контроль над сознанием через травму. Тем не менее, из-за того, что правительство США использует контроль над сознанием, и из-за того, что существует большое разнообразие юридических заключений в отношении принятых ограничений свободы слова и религиозной практики, юридические лазейки для преступников, использующих эти методы для своей личной выгоды, остаются открытыми.

Для каждой проблемы есть решение. Нахождение формулы решения проблемы плотно упирается в качество исследования ее сущности. Законы разрабатываются специально для того, чтобы защитить людей от контроля над сознанием. Практически каждое цивилизованное общество обязательно имеет законы, которые призваны защищать людей от этих методов и наказывать тех, кто их практикует. Законы применяются в соответствии с толкованием законодателями конкретного юридического языка. Недостаточное исполнение законов уже проявляется в отсутствии книг, которые могли бы защитить нас от насилия контроля над сознанием, избавить от противоречивых юридических толкований, закрывающих свидетельства жертв ЦРУ и АНБ соображениями национальной безопасности.

Изуверства контроля над сознанием, совершенные кем-то, кто может быть связан с проектами, финансируемыми правительством, обычно игнорируются и прикрываются. Жертвам этих методов в их попытках добиться справедливости в суде мешают оплаченные правительством так называемые эксперты-юристы, получающие инструкции от АНБ.

Определение термина «контроль над сознанием» схоже с определением закона «О национальной безопасности» от 1947 года. Основа для решения спора о национальной безопасности проста. Она определяется как «Истина применима логически».

Очевидная истина заключается в том, что закон «О национальной безопасности» должен быть истолкован в интересах сохранения целостности военной тайны, вместо того, чтобы защищать преступную деятельность высшего порядка.

Отмена этого закона и замена установленных правил воинских уставов, касающихся национальной безопасности, на нарушает конституционные права американских граждан.

ПРИМЕЧАНИЕ МАРКА ФИЛЛИПСА:

2. "...книгу под названием «Контроль над сознанием в Америке»..." - ISBN # 0-911485-00-7

Глава 2

СПЕЦИАЛИСТ ПО ПРОДАЖАМ, ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, ПАТРИОТ.

МОЯ ЛИЧНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

«Всякая революция, кровавая или бескровная, имеет две фазы. Первая - это борьба за свободу, вторая - борьба за власть. Фаза борьбы за свободу божественная. Тот, кто участвовал в ней, неизменно чувствует, физически, что его лучшее и самое драгоценное внутреннее «Я» вышло на поверхность. Мы знаем, что верность истине стоит выше, чем наше собственное участие в управлении страной, - и именно поэтому мы не должны быть обществом, которое бы отказывалось от этических норм во имя политических миражей». (3)

- Моя жизнь превратилась в кошмар, и я проснулся, - сказал я своей бабушке Мамалин Джонсон, слезы текли по моим щекам, капая с моего подбородка на ее лакированные туфли. Она, выслушав, ласково погладила меня по плечу.

Слова, которыми мы обменялись, обои и мебель в комнате, моя любимая бабушка Мамалин, даже вкус моих слез в сочетании с всепоглощающим чувством горя - все это запечатлелось в моей памяти.

Это было лето 1950 года перед тем, как я должен был пойти во второй класс. Первый год, оставшийся в моей памяти как в тумане, и у этого была причина.

Жизнь моя и моей семьи кардинально изменилась по сравнению с предыдущим годом. Настолько кардинально, что прошел почти год, прежде чем я понял, что жизнь не становится проще. Мое заикание становилось все хуже. В редкие моменты я мог говорить связно, ограничиваясь короткими предложениями, лишенными слова «Вы», и только с моей мамой или бабушкой. Иногда, когда я был зол, я мог говорить четко, или во время разговора с деревьями, когда был один в лесу. Видимо, мое разочарование в общении через речь из-за заикания усилилось травмой, пережитой в прошлом году. Тогда я еще не знал, позитивно или негативно эта травма повлияет на мою будущую жизнь и жизнь других людей.

В жаркий июльский день 1949 года мой отец помог забраться сначала моей маме, потом мне в седло нашего резвого четырехлетнего «дареного коня» Вояка. Должна была состояться первая моя поездка верхом. Волнение момента в сочетании с заиканием заставило меня буквально потерять дар речи. Насколько я помню из фотографий, сделанных в то время, я был одет в пропитанную потом бледно-желтую рубашку из хлопка, темные шорты, коричневые носки и грязные теннисные туфли. В шесть лет я был очень худой и даже не занял оставшееся пространство седла позади моей мамы.

Мама, держа в руках поводья, мягко скомандовала коню: «Давай, Вояк. Не робей». Он начал медленный спуск к узкой, покрытой известняковым щебнем дороге рядом с нашим участком. Дойдя до гравийной дороги, конь повернул влево, на мгновение разочаровав меня, поскольку я думал, что мы собирались совершить совсем небольшую прогулку. До оживленного асфальтированного перекрестка было около четверти мили, его

было опасно пересекать. (Моя мама решила ехать в противоположном направлении, мы могли бы проскакать пару миль, прежде чем доехали бы до дороги с автомобильным движением.)

Когда конь повернул от нашего дома на деревенскую дорогу, мама подтолкнула его пятками по бокам. На новую команду «Пошли» конь ответил мягким рывком и начал быстрой рысью спускаться вниз по середине дороги.

Скорость была слишком быстрой для безопасного выезда на гравий. Я тогда не знал этого и не испугался, пока не увидел приближающийся перекресток. Я закричал: «Лллучше притормозить. Ммможет бббыть, сссюда едет мммашина». Прежде чем я произнес последние слова, мама начала соскальзывать с седла. Я не мог видеть ее лицо, когда она исчезла под конем, и вожжи исчезли вместе с ней. Конь на всем скаку понесся вперед. Через мгновение осознание того, что я остался один в седле, без возможности управлять конем, захлестнуло меня. Быстро я потянул его за гриву, но безрезультатно. Именно тогда я понял, что неуправляемый конь не собирается останавливаться перед перекрестком. Я прыгнул. Насколько я помню, падение было стремительным и при моем приземлении на острые камни мне было совсем не больно, хотя мне в тот момент казалось, что мое тело никогда не перестанет по ним катиться. Пыль начала оседать, я сел, перепуганный, вытер от липкой крови глаза и смотрел на маму. Она лежала в рассыпанной куче гравия у дороги. Я подбежал к ней.