Юн Эльстер - Объяснение социального поведения. Еще раз об основах социальных наук

Дело Китти Дженовезе – еще один пример из реальной жизни, подтверждающий власть обстоятельств. Бездействие не должно подводить нас к выводу о том, что все свидетели убийства были бессердечны и безучастны к человеческим страданиям. Возможно, многие из них думали, что кто-то другой вызовет полицию, или что, если никто не вызывает, дело не столь серьезное, как кажется («Вероятно, всего лишь домашняя ссора»), или что бездействие остальных свидетельствует о небезопасности вмешательства [155]. Такого рода рассуждение тем достовернее, чем больше число случайных свидетелей. Так, в одном эксперименте подсадное лицо симулировало по домофону эпилептический припадок. Когда испытуемые полагали, что это слышат только они одни, то 85 % оказывали помощь. Если они считали, что есть еще один свидетель, то вмешивались 62 %. Если полагали, что слышали еще 4 человека, то 31 %. В другом эксперименте вмешивались 70 % одиноких свидетелей и только 7 % из тех, кто находился рядом с безучастным подставным лицом. При двух наивных участниках жертва получала помощь только в 40 % случаев. Таким образом, с возрастанием количества свидетелей снижается вероятность не только вмешательства любого из них, но и того, что вмешаются хотя бы некоторые [156]. Другими словами, размывание ответственности, вызванное присутствием других, происходило так быстро, что оно компенсировалось увеличением количества людей, которые могли потенциально вмешаться.

В другом эксперименте студентам, изучающим теологию, предлагали самостоятельно подготовиться, чтобы провести короткую беседу в соседнем здании. Половине предложили обсудить притчу о добром самаритянине, остальным дали более нейтральную тему. Одной группе велели поторопиться, так как люди в другом здании их уже ждут, а другой сказали, что у них много времени. По пути в другое здание испытуемым попадался человек, колотивший в дверь и явно находившийся в бедственном положении. Среди студентов, которым велели торопиться, только 10 % предложили помощь; в другой группе это сделали 63 %. Группа, которой велели подготовить беседу о добром самаритянине, не проявила большей склонности поступать по примеру этого самого самаритянина. Точно так же поведение студентов не коррелировало с ответами в анкете, целью которой было выяснить, в какой мере их интерес к религии связан с желанием обрести спасение души или помочь другим [157]. Ситуационный фактор – спешка или ее отсутствие – обладает гораздо большей объяснительной силой, чем любой диспозиционный фактор.

Было бы неверно привести этот анализ в соответствие с тем, что обсуждалось в предыдущей главе, сказав, что студенты в торопящейся категории вели себя так из-за ограничения во времени . Это ограничение не было объективным или жестким; в частности, 10 % студентов из этой группы нашли возможность оказать помощь. Поведение определяла скорее ситуация, влиявшая на отчетливость конкурирующих желаний . Просьба, высказанная при личной встрече, усиливает действие мотивов, связанных с другими людьми, тогда как требование торопиться его уменьшает. Возможность увидеть вознаграждение, которое можно получить сразу, делает его более привлекательным, чем отложенное вознаграждение, подобно тому как встреча с нищим на улице скорее вызовет щедрость, чем абстрактное знание о бедности. Случай с Китти Дженовезе меняет восприятие как издержек, так и выгод, которые может принести помощь. Желание следовать инструкциям бесстрастного экспериментатора, требующего продолжать подавать явно болезненные и, возможно, даже фатальные разряды тока, побеждает желание без необходимости не причинять другим людям боль.

Нет основного или общего механизма, посредством которого ситуация предопределяет поведение. Ситуации варьируют от непосредственных просьб спасти евреев до самых тривиальных событий, например когда человек находит 25 центов в отверстии для сдачи платного телефона, что поднимает ему настроение и побуждает помочь незнакомому (а на самом деле подсадному) человеку собрать бумаги, рассыпавшиеся по земле. Важный урок, который нужно вынести из этих наблюдений в реальной жизни и в лаборатории, заключается в том, что поведение не более стабильно, чем ситуации, которые его формируют . Человек может быть разговорчив за обедом, когда может расслабиться со своими старыми коллегами, но с незнакомыми людьми может быть замкнут. Человек может постоянно подавать нищим, но больше никогда не задумываться о бедняках. Человек может неизменно оказывать помощь в ситуациях, когда никто больше не может помочь, и вести себя пассивно в присутствии других потенциальных помощников. Мужчина может быть устойчиво агрессивен, делать едкие замечания в адрес жены и при этом быть спокойным и великодушным с другими людьми. Его жена может демонстрировать такую же двойственность. Агрессивность одного вызывает встречную, и наоборот [158]. Если они редко видят, как супруг общается с другими людьми (например, на работе), они могут полагать, что он или она агрессивны по своей природе, а не только в ситуациях, определяемых их собственным присутствием.

В продолжение последнего примера. Специалисты по семейной терапии пытаются заставить обращающихся к ним за помощью супругов переключиться с языка характера на язык действия. Вместо того чтобы говорить: «Ты плохой человек», тем самым не оставляя возможностей для надежды или изменения, они должны сказать: «Ты плохо поступил». Последняя формулировка оставляет открытой возможность, что указанное действие было вызвано специфическими ситуационными факторами, такими как провоцирующие замечания со стороны супруга или супруги. Одна из причин (среди многих), почему психологам редко удается преодолеть конфликты, состоит в том, что люди спонтанно отдают предпочтение объяснениям поведения, основанным на характере, а не на ситуации. Если мы узнаем, что кто-то подписался под обращением в защиту прав гомосексуалистов, мы склонны заключить, что это человек – гомосексуалист или либерал, а не что его попросили так, что трудно было отказать.

Проводя собеседование при приеме на работу, мы склонны объяснять то, что говорит или делает человек в свете той или иной предрасположенности, которую мы (слишком самоуверенно) ему или ей приписываем, а не в свете специфики ситуации собеседования. Сам язык отражает диспозиционный уклон. Определения, которые применяются к действию ( враждебное, эгоистичное или агрессивное ), обычно приложимы и к агенту, тогда как характеристик, которые также применимы к ситуации ( трудный – это исключение), совсем немного.