Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

В Центральной Азии формируется особый тип общества, в котором авторитарный характер власти сосуществует с зачаточными, преимущественно внешними проявлениями демократии, традиционными нормами, местными обычаями и пережитками коммунистического порядка. На пути модернизации социально–политического устройства стоят большие трудности, преодоление которых связано с усугублением социальных и национальных конфликтов. Возрастание социально–экономического и имущественного неравенства сопровождается обострением общественных отношений как по вертикали, так и по горизонтали (между разными кланово–этническими и территориально–земляческими группировками, каждое из которых стремится занять достойное место в системе власти).

Оппозиционные группы образуются не столько вследствие консолидации вокруг конкретной идеологической системы, сколько в результате вытеснения определенных социальных групп на периферию властно–распределительных отношений. Правительства применяют все возможности репрессивных структур для подавления инакомыслия и проявлений общественного протеста, что ярко продемонстрировали события в Андижане в мае 2005 г., отказываясь легализировать существующую оппозицию.

Келейные механизмы принятия решений приводят ко все большей потере связи между властной верхушкой и массами населения, обществом в целом. Возникает необходимость постоянного ритуального подтверждения прочности связи между лидером и народом. При этом верхушка вовсе не заинтересована в развитии системы горизонтальных социальных связей и механизмов самоуправления, поскольку она укрепляет гражданское общество и противоречит авторитарному характеру власти. Таким образом, сама ситуация в сфере властных отношений, не говоря уже о бедности основной массы населения, провоцирует конфликты, способные подорвать основы общества и ввергнуть его в хаос.

Исторически Центральная Азия никогда не была зоной этноконфликтов, несмотря на то, что на ее территории издревле взаимодействовали крупные этнические массивы — иранский и тюркский, а также монгольский и тибетский. С середины XIX в. все более заметную роль здесь начинает играть русское и русскоязычное население, но и это не порождало этноконфликтов. Этническая конфронтация возникает только в условиях национально–территориального размежевания в 1920‑х гг., когда принадлежавшие к определенной национальной группе влиятельные кланы, интегрировавшиеся в советскую политическую систему соответственно своей этнической принадлежности, делились властью и контролем над ресурсами определенных территорий с ближайшими к ним в этническом отношении родами. В их интересах было осуществлять политику этнически–языковой ассимиляции национальных меньшинств, которые жили в границах соответствующих административных единиц. Последствия такой политики и стали причиной межэтнических потрясений в регионе.

С ослаблением центральной власти в СССР уже в 1990 г. в Ферганской долине под Ошем происходили спровоцированные неурегулированными земельными отношениями жестокие столкновения между киргизами и узбеками. Кровавые погромы турок–месхетинцев на фоне общего обострения социально–экономической и политической ситуации в Ферганской долине, как и беспорядки в Душанбе и прикаспийском городе Казахстана Новом Узене, имели место в последние два года существования Советского Союза. За ними также стояли свои социально–экономические причины, но формальным признаком деления на «своих» и «чужих» выступал национальный фактор.

Важной причиной роста напряженности в регионе является укрепляющий в последние годы свои позиции радикальный исламизм. Ираноязычные и тюркоязычные народы Центральной Азии, как о том уже говорилось выше, традиционно исповедуют ислам, а такие города, как Бухара, Самарканд, Хорезм, Герат, уже в раннем Средневековье превратились в крупные центры мусульманской культуры. Очевидно, что народы Центральной Азии имеют право обратиться к попранным коммунистами своим исконным ценностям, создавать исламские центры и институты. Однако представители политических сил, твердящие о возможности построения исламского государства в этом регионе, выдают желаемое за действительное. Объективные условия для построения такого рода государственного порядка, по крайней мере на данный момент, отсутствуют 886 886 См.: Центральна Азія: геостратегічний аналіз регіону та перспективні можливості для України. Серія: Зовнішньополітичні стратегії. — Вип. 6. — К., 1998. — С. 89–90. .

Известно, что любая институциональная религия — это, кроме всего (и прежде всего), еше и культура, требующая определенных нормативных привычек и безусловного наследования нравственно–эстетических императивов. Тем не менее, наследственность культурных традиций за годы советской власти была обезображена и отторгнута от широких слоев населения. Заменителем социальной культуры для народов региона стали абстрактные декларации коммунистической идеологии, так и не воспринятой обществом. Поэтому большинством населения новых государств Центральной Азии, отчужденном от культуры и, в частности, от собственных национальных традиций, сегодня едва ли могут быть правильно поняты и беспрекословно восприняты исламские ценности и жесткие принципы исламской жизни. Для их усвоения и воплощения в жизнь необходимо иметь социально организованное и политически структурированное общество, готовое принять их как безусловную данность. А такого общества сегодня в этом регионе пока что нет.

К тому же, для подготовки общественного сознания к восприятию институционного ислама необходимы усилия тысяч ученых–исламоведов из среды местного населения. Когда-то такие люди здесь действительно были, и потому именно их стремились уничтожить в первую очередь как советская, так и китайская власти. Если даже предположить, что в Центральной Азии все же возникнет новое исламское государство, то нельзя не учитывать резко отрицательного отношения к нему со стороны ближайших соседей — России и Китая.

Духовное управление мусульманами (казиат) является общим для стран ЦА, а узбеки и таджики связаны многочисленными родственными и религиозными связями. В таких условиях исламская угроза оказалась общей опасностью для властвующих сообществ обоих государств. Борьба исламистов против «коммунистического рабства» выполняла консолидирующую роль и, вполне естественно, получала значительную поддержку извне.

Лидеры исламских вооруженных формирований, в большинстве своем выходцы из Ферганской долины, знают настроения населения региона не из официальных газетных статей и готовы со всей решимостью «выполнить социальные ожидания», которые существуют среди части населения. Однако массы рядовых граждан находятся в неведении относительно своей дальнейшей судьбы, которая, в случае победы радикальных лидеров, может стать еще более плачевной, скатиться в полное мракобесие благодаря темным и некультурным силам, имеющим такое же представление об исламских ценностях, как их предшественники, коммунистические ставленники Кремля, о марксизме, в частности, и об универсальных ценностях общечеловеческой культуры в целом.