Этьен Балибар - Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности.

Кроме того, при колониальном господстве новую весомость во многих случаях обрели религиозные категории. Важной подгруппой как внутри «племени» [136] См.: K. A. Busia. The Position of the Chief in the Modern Political System of Ashanti. London: Oxford University Press, 1951. Бусия детально описывает причины и последствия раскола на христиан и нехристиан в Ашанти. , так и внутри «территории» оказались христиане [137] Уганда дает из самых заметных примеров того, как политика в определенной степени кристаллизуется вокруг религиозной трихотомии: протестанты, католики, мусульмане. . Хотя ислам почти везде и опережал европейские колониальные завоевания, тем не менее, очевидно, что во многих землях мусульмане пришли к большему самосознанию как «категория» именно в противовес христианам. Внезапное распространение ислама на некоторых территориях, по всей видимости, указывает именно на это [138] См.: Thomas Hodgkin. Islam and National Movements in West Africa – Journal of African History, III, 2, 1962, p. 323-327; см. также: J.-C. Froelich, Les Musulmans d'Afrique noire. Paris, Ed. De Porante, 1962, ch. 3. . Возникают и другие «этнические группы» [139] Cm. Immanuel Wallerstein. Ethnicity and National Integration in West Africa – Cahiers d'études africaines , №3, oct. 1960, p. 129-139. . Наконец, «раса» становится базовой категорией колониального мира, определяющей порядок предоставления политических прав, распределения труда и уровень дохода [140] Этому моменту посвящены различные работы Жоржа Балацдье (Georges Balandier) и Франца Фэнона (Frantz Fanon). .

Подъем националистических движений и приход независимости повлекли за собой возникновение новых категорий. Отождествление себя с территорий, то есть можно сказать «национализм», приобрел широкое распространение и значимость. Территориальная идентификация сопровождалось новой приверженностью к идентификации этнической, которую часто называют «трайбализмом». Как сказала Элизабет Колсон:

«Вероятно, многие молодые люди открыли свою принадлежность к какой-либо этнической группе тогда же, когда посвятили себя делу африканской независимости... В Африке это был школьный учитель, интеллектуал, – именно он горел идеей продвижения своего собственного языка и культуры и чувствовал себя уязвленным любым мало-мальским успехом языка и культуры других групп внутри страны». [141] Contemporary Tribes and the Development of Nationalism – June Helm, ed. Essays on the Problem of Tribes. 1967, p. 205.

Экономические дилеммы образованных классов, возникшие после обретения независимости, только усилили эту тенденцию к «трайбализму» [142] Cm.: Immanuel Wallerstein. The Range of Choice: Constraints on the Policies of Governments of Contemporary African Independant States – Michael F. Lofchie, ed. The State of the Nations. University of California Press, 1971. . Наконец, национализм подразумевает также панафриканизм. То есть: строится категория «Африканцев» по прямой оппозиции к категории «Европейцев». Первоначально, как кажется, эта дихотомия совпадала с различием цвета кожи. Но уже в 1958 году Африка как понятие стала включать для многих и северную (арабскую) Африку (вместе с тем по прежнему не распространяясь на белых поселенцев в Северной, Восточной или Южной Африке) [143] Cm.: Immanuel Wallerstein. Africa: The Politics of Unity. New York, Random House, 1967. В этой работе объясняется, почему и ради чего возникло это определение «африканскости» (africanité), уже не учитывающее цвет кожи. .

Независимость ввела также и другое важное различение: строго юридическое определение полноправной принадлежности к весьма обширному моральному сообществу, то есть гражданство. Последнее понятие имеет под собой различные основания, восходящие не только к доколониальной Африке, но и к колониальному периоду.

Например, в колониальный период «Нигериец», если он менял место жительства, мог участвовать в выборах, проводимых на Золотом Берегу, так как две эти территории были частью британской Западной Африки и человек этот был «британским подданным». После обретения независимости, хотя административные федеральные единицы в основном и сохранялись, – как объекты национальных надежд и устремлений, – принадлежность к ним уже не давала права равного участия в жизни каждой из территориальных подъединиц, превратившихся отныне в суверенные национальные государства, с чем не раз сталкивались многие местные политики или функционеры в первые годы после получения независимости.

Достаточно даже беглого обзора соответствующей литературы, чтобы ясно увидеть: в Африке не существует ни одного независимого государства, где бы коренное население не было поделено на подгруппы, ставшие важными элементами для политического размежевания внутри страны. То есть «племенные» или «этнические» узы связаны с политическими группировками, фракциями, позициями, часто – с родом занятий и несомненно – с распределением трудовых ролей. Когда иностранные журналисты критикуют такое положение дел, то африканские политики зачастую оспаривают верность их анализа. В любом случае, как отрицания, так и противоречивые утверждения внешних наблюдателей служат скорее идеологическим целям, нежели целям анализа. Однако, действительно, в ряде африканских стран имеются многочисленные и широко известные случаи этнополитического соперничества (например, кикую и луо в Кении, бемба и лози в Замбии, саба и сомали в Сомали). И так же известно, что в каждом из таких случаев, вопреки всем прилагаемым усилиям правительства или какой-то националистической политической силы, пытавшейся этому восприпятствовать, объединение и/или мобилизация индивидов для достижения прямых политических целей происходило в соответствии с племенным признаком [144] Ср.: Donald Rothschild. Ethnie Inegalities in Kenya – Journal of Modem African Studies , VII, 4, 1969, p. 689-711; Robert I. Rotberg. Tribalism and Politics in Zambia – Africa Report , XII, 9, dec. 1967, p. 29-35; I. M. Lewis. Modem Political Movements in Somaliland – Africa, XXVIII, 3, July 1958, p. 244-261; XXVIII, 4, oct. 1958, p. 344-363. .

В некоторых странах так называемые «племенные» размежевания, оказываются усилены рядом привходящих факторов. В Эфиопии, например, разделение между амхара (или амхара-тигре) и эритрейцами совпадает более или менее с религиозным размежеванием между христианами и мусульманами, что вполне сознают и сами участники, тем более что конфликт этот уже имеет многовековую историю [145] Cm.: Czeslaw Jesman. The Ethiopian Paradox. London, Oxford University Press, 1963. .

Если двигаться от западной Африки в сторону центральной, нам встретятся одно за другим шесть государств (Центральноафриканская республика, Камерун, Нигерия, Бенин, Того, Гана, Кот-д-Ивуар), через которые можно было бы провести воображаемую горизонтальную линию. Народы, обитающие к северу и к югу от этой линии, противостоят друг другу по целому ряду признаков: саванна против леса – что касается условий почвы и принадлежности к большим культурным семействам; мусульмане/анимисты против христиан/анимистов – это в отношении религии; менее современное образование против более современного (в основном в результате присутствия большего количества христианских миссионеров в южной половине этих стран во времена колониального господства [146] Cm.: Ernest Milcent. Tribalisme et vie politique dans les Etats du Benin – Revue française d'études politiques africaines , 18, juin 1967, p. 37-53; см. также: Walter Schwarz. Nigeria. London, Pall Mall Press, 1968. . Схожая линия может быть прочерчена в Уганде между менее окультуренными не-Банту севера и более образованными (и, конечно, более христианизированными) Банту юга [147] См.: Terence К. Hopkins. Politics in Uganda: The Buganda Question, p. 251 - 290 – J. Butler & A. A. Castagno, eds. Boston University Papers on Africa: Transition in African Politics. New York, Praeger, 1967; см. также: May Edel. African Tribalism: Some Reflections on Uganda – Political Science Quarterly , LXXX, 3, Sept. 1965, p. 357-372. .