Макс Вебер - Хозяйственная этика мировых религий: Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм

В любом случае более половины тысячелетия продолжалось господство политического феодализма.

Период фактически полностью независимых ленных государств продолжался с IX по III век до н. э. Хроники [136]дают относительно ясную картину этой феодальной эпохи, которая уже была кратко затронута выше. Император был высшим сюзереном; перед ним вассалы выходили из повозки; лишь он один мог наделять «законными» политическими титулами владетельных князей. Он получал от вассальных князей подарки, добровольность которых по мере его ослабления поставила его в тягостную зависимость от них. Он наделял княжеским рангом согласно градации. Младшие вассалы не имели прямого сношения с ним. [137]

Часто сообщается о возникновении лена в результате передачи замка для несения охранной службы, которая затем превращается в наделение леном (так произошло с ленным государством Цинь). В теории при наследовании должно было происходить новое наделение ленами, и император по своему усмотрению юридически наделял ими квалифицированного наследника; в случае конфликта между решением отца и решением императора относительно личности наследника, согласно хроникам, уступал император. Размеры рыцарских ленов сильно колебались. В хрониках [138]встречается запись о том, что лены от 10 000 до 50 000 му (по 5.26 а, т. е. 526—2630 га) должны были обрабатывать 100—500 человек. В одних источниках нормальным считалось выставление одной боевой колесницы от 100 человек, [139]в других (594 год до н. э.) четыре поселения (видимо, неопределенной величины) [140]приравнивались к 144 воинам, а в третьих (позднее) выставление определенного количества боевых колесниц, воинов в доспехах, лошадей и провианта (скота) раскладывалось на поселения определенного — в основном очень большого — размера. [141]Как мы увидим, весь характер последующего распределения налогов, принудительных работ и поставок рекрутов был явно связан с этими традициями феодальной эпохи: возникнув в древнюю эпоху из необходимости выставления колесниц и всадников, позднее оно было перенесено на набор рекрутов для армии, принудительные работы и натуральные, а затем — денежные выплаты.

Встречались и общие лены, т. е. совместные владения под руководством старшего в роду. [142]Право первородства и выбор наследника из сыновей и родственников самим правителем или высшими чиновниками сосуществовали даже в императорской династии. Иногда вассалы считали выбор младшего сына или сына конкубины в обход старшего сына или сына старшей жены поводом для мятежа против императора. Позднее и вплоть до конца монархии, по ритуальным причинам, связанным с жертвоприношениями предкам, действовало правило: наследник должен выбираться из следующего по отношению к умершему императору поколения. [143]Политические права сюзерена сократились почти до нуля. Это было следствием того, что лишь пограничные вассалы ( маркграфы ) вели войны и поэтому обладали военной силой, а император — видимо, именно из-за этого — все больше превращался в пацифистского иерарха.

Император был высшим понтификом с ритуальными привилегиями: важнейшие жертвоприношения осуществлял именно он. Война вассала против него теоретически считалась предосудительной с ритуальной точки зрения и могла привести к негативным магическим последствиям — что иногда все же не мешало ее начинать. Подобно тому как епископ Рима в Римской империи претендовал на председательство в советах, он, в свою очередь, претендовал для себя или своих легатов на председательство в собраниях князей, многократно упоминаемых в хрониках; однако в эпоху власти мажордомов (протекторов) отдельных крупных вассалов это притязание игнорировалось, что — по крайней мере в теории — считалось нарушением ритуала. Подобные собрания князей происходили часто: например, одно из них в 650 году до н. э. выступило против лишения прав подлинных наследников, против наследственных должностей, против аккумуляции должностей, против смертной казни для высших чиновников, против «нечестной» политики, против ограничений для продажи зерна и за почитание и уважение к возрасту и талантам.

Практически единство империи выражалось не в этих случайных собраниях правителей, а в «культурном единстве». Как на Западе в Средневековье, так и здесь культурное единство было представлено тремя элементами: 1) единством рыцарских сословных обычаев; 2) религиозным, т. е. ритуальным единством; и 3) единством класса книжников. Ритуальное единство и единство сражающегося на колесницах сословия рыцарей-вассалов, ленных владельцев замков проявлялось в формах, напоминающих Запад. Если там «варвар» и «язычник» были тождественны друг другу, то в Китае признаком варвара или полуварвара считалось прежде всего неточное исполнение ритуала: еще долгое время неправильное жертвоприношение превращало правителя династии Цинь в полуварвара. Война против нарушающего ритуал правителя считалась похвальным делом. Даже позже любая из многочисленных династий татарских завоевателей Китая не рассматривалась носителями ритуальной традиции в качестве «легитимной» до тех пор, пока она не адаптировалась к ритуальным правилам (и тем самым к власти касты книжников). «Международно-правовые» требования, которые по крайней мере в теории предъявлялись к поведению правителя с точки зрения выражения культурного единства, имели отчасти ритуальное, отчасти — рыцарско-сословное происхождение. Были предприняты попытки замирить страну с помощью собраний князей. С точки зрения теории война против соседнего правителя была ритуально неправильной, если тот находился в трауре или его государство испытывало трудности, например, из-за голода; в отношении него теория объявляла угодным духам делом братскую помощь попавшему в беду. Кто причинял зло своему сюзерену или сражался за неправое дело, тот не получал места на небе и в храме предков. [144]Объявление места и времени предстоящей битвы считалось рыцарским обычаем. Борьба должна была приводить к какому-то итогу: «Следует знать, кто является победителем, а кто — побежденным», [145]поскольку она являлась божьим судом.

Правда, на практике политика князей, как правило, выглядела совсем иначе. Это была беспощадная борьба крупных и мелких вассалов друг с другом; младшие вассалы использовали любую возможность, чтобы стать самостоятельными, а крупные князья только и ждали шанса для нападения на соседей, и — как следует из хроник — вся эпоха была временем неимоверно кровопролитных войн. Тем не менее теория была важна для выражения культурного единства. Его носителями стали книжники, т. е. владевшие грамотой, которых правители использовали во властных интересах для рационализации своего управления точно так же, как индийские князья использовали брахманов, а западные князья — христианских клириков. Еще оды VII века воспевали не мудрецов и книжников, а воинов. Гордый древнекитайский стоицизм и полное неприятие «потусторонних» интересов были наследием этой милитаристской эпохи. Однако уже под 753 годом упоминается назначение официального придворного хрониста (что также означало придворного астронома) в государстве Цинь. «Книги» правителей — ритуальные книги и хроники (сборники прецедентных случаев) стали значимыми даже в качестве объектов добычи; [146]заметно повысилась роль книжников. Они занимались расчетами и вели дипломатическую переписку князей, многочисленные примеры которой сохранились в хрониках (вероятно, в качестве парадигм); часто они находили прямо «макиавеллиевские» средства для того, чтобы одолеть соседних князей военным или дипломатическим путем, заключали союзы и готовились к войне. Прежде всего — посредством рациональной организации войска, складов и налоговой политики: очевидно, что при этом они могли выступать в качестве княжеских счетоводов. [147]Правители стремились взаимно влиять друг на друга при выборе книжников, переманивать их к себе, а книжники, в свою очередь, переписывались друг с другом, меняли службу, ведя своего рода кочевую жизнь от двора к двору, [148]как западные клирики и владевшие латынью интеллектуалы конца Средневековья. Как и последние, они также чувствовали себя единым сословием.