Авишай Маргалит - Достойное общество

Функцию групп включения можно также представить иначе – с помощью наречий. Другими словами, при помощи некоторых наречий можно описать как саму принадлежность к группе включения, так и способ и манеру жизни и деятельности ее участников. Например, принадлежность человека к ирландцам как к группе включения подразумевает, что он что-то делает по-ирландски. Точно так же быть католиком – значит делать что-то по-католически, быть пролетарием – значит жить по-пролетарски и т. д. Один и тот же человек может совмещать сразу несколько таких способов жизни, например жить одновременно по-ирландски, по-католически и по-пролетарски.

Можно ли оставаться человеком, не неся на себе печати ни единой группы включения? В данном случае напрашивается интересная аналогия со стилями живописи. Можно быть просто художником вне конкретных живописных направлений. К примеру, так можно охарактеризовать творческую манеру художника-эклектика, однако о художнике, как правило, говорят с привязкой к конкретным периодам его творчества. Кого-то относят к абстракционистам, кого-то – к фигуративистам. Творчество одних лирично, а других – брутально. Среди художников могут встречаться как лирические абстракционисты, так и лирические фигуративисты, а также приверженцы множества других комбинированных творческих методов. И у каждого из них свой способ творческого самовыражения. Точно так же существует и множество стилей и способов выражения человеческой сущности. В этом и заключается глубинный смысл выражения Le style c’est l’ homme même («Стиль – это сам человек»). Аналогично художникам-эклектикам встречаются и космополиты, не принадлежащие ни к одной конкретной группе включения.

Различные группы включения отражают различные способы проявления человеческой индивидуальности. Выражать неприятие человека посредством его унижения – значит не принимать его способ проявлять свою человеческую суть. Именно это и облекает абстрактное представление об унижении как неприятии человечности других в формы конкретики.

На уровне групп включения можно столкнуться не только с унижением в виде неприятия целых групп, но и с унижением в виде намеренного их игнорирования, пусть даже и проявляющегося в демонстративном к ним безразличии. А значит, вдобавок к вышеизложенному игнорирование также является частью неприятия человека человеком. Конкретные формы и техники неприятия людей, выражающиеся в неприятии тех групп включения, к которым они себя причисляют, как раз и являются главным предметом части III данной книги.

В главах 3 и 4 мною рассматривались три типа обоснования уважения к людям как к представителям человеческого рода: (1) позитивное обоснование, опирающееся на способность человека к раскаянию; (2) скептическое обоснование, в соответствии с которым людям не присущи качества, за которые их стоило бы уважать, но тем не менее уважение к ним оправдывается их способностью уважать друг друга как представителей человеческого рода; и (3) обоснование от противного, в соответствии с которым уважение к людям ничем не оправдано – нужно лишь стараться не унижать их, потому что унижение – это особое проявление насилия, от которого могут страдать только люди, а любое насилие неприемлемо.

Параллельно в главе 6 рассматриваются три составляющих унижения или, если угодно, три различных понимания термина «унижение»: (1) отношение к людям, как если бы те не были людьми, то есть как к зверям, машинам или недочеловекам; (2) совершение действий, влекущих за собой или призванных продемонстрировать потерю жертвой контроля над собственной жизнью; и (3) отказ в принадлежности к «человеческому семейству».

Данный раздел посвящен соотношению обоснований уважения к людям и их неунижения, с одной стороны, и унижения в трех упомянутых его пониманиях, с другой. В нем также рассматривается взаимосвязь между различными подходами к пониманию феномена унижения.

Понятие человеческой свободы служит связующим звеном между обоснованием уважения к людям на основе их способности к раскаянию и понятием унижения как потери контроля. Способность к раскаянию зиждется на сартровском понимании свободы, в соответствии с которым человек может, если сам того захочет, начать действовать совершенно не так, как привык раньше. Безусловно, для того чтобы начать действовать иначе по собственной воле, человеку требуется наличие не только желания и способности, но также и соответствующей возможности. Находясь в тюрьме, преступник имеет крайне мало возможностей для того, чтобы вести жизнь порядочного гражданина. Уважительное отношение к заключенным далеко не всегда предполагает предоставление им таких возможностей путем освобождения их из тюрьмы. Уважение, которого они заслуживают, строится на признании за ними потенции к раскаянию – на том, что они могут на словах и на деле доказать осознанное стремление изменить свою жизнь. Стоит ли их при этом выпускать на свободу или нет – это уже вопрос из совсем другой области.

Таким образом, в основе понятия свободы лежит векторный принцип: свобода является результирующей двух сил, а конкретнее, способности и воли. Две схоластические составляющие понятия свободы – спонтанность (действие свободно, если происходит по воле человека, его совершающего) и индифферентность (действие свободно, если его можно совершить иным способом) – комплементарны в его рамках, так как обе требуют наличия способности и воли. У каждой из них своя доминанта: если первая ставит во главу угла волю, то вторая – способность.

Несмотря на то что раскаяние как понятие напрямую связано со способностью человека радикальным образом менять свою жизнь, главный акцент в нем делается все же на воле, то есть на готовности человека жить по-другому вследствие осознания им ошибочности своего прошлого жизненного пути. Понятие же самоконтроля вкупе с параллельным ему (и сопряженным с унижением) понятием потери контроля над собой, напротив, больше связано с пониманием свободы как способности. Путы, тюрьма, дурман – вот наиболее типичные образы, ассоциирующиеся с потерей контроля над собой в смысле лишенности свободы действий. В рамках данного контекста потеря контроля в основном сопряжена с ограничением свободы в его понимании Исайей Берлином, а именно с радикальным внешним воздействием на способность человека к свободному перемещению. Заметим, речь здесь идет вовсе не об ущемлении человеческой воли к самоконтролю в смысле насыщенного позитивного понимания свободы как способности человека выстраивать свою жизнь в целях самореализации 30 30 Берлин И . Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 40–43. . Три вышеперечисленных понятия унижения, в соответствии с которыми оно определяется как нечеловеческое обращение с людьми, как отвержение и как действия, нацеленные на то, чтобы лишить человека контроля (или же продемонстрировать его неспособность к контролю), по сути, являются тремя разными смыслами слова «унижение». Важно подчеркнуть, что это именно три разных смысла, а не значения этого слова. Когда про слово говорят, что оно может употребляться в разных «смыслах» (в фигуральном плане), это означает, что все варианты его употребления означают нечто общее. К примеру, эти разные смыслы будут непременно приведены в одной и той же статье словаря, тогда как различные значения слова (если они исключают друг друга) будут предметами отдельных словарных статей.