Игорь Яковенко - Познание России: цивилизационный анализ

Часто Древнюю Русь представляют как этнически единый славянский социум, а теснившую ее с юга и востока Великую Степь — как свободное пространство, на котором стихийно перемещались кочевые племена и народы. Однако эта картина неверна. Во-первых, сам великорусский этнос не был единым. Шел активный процесс ассимиляции славянами на севере страны — финно-угров, на юге — степных тюркских племен. В результате на территории России сложились две отличные друг от друга этнокультурные общности. Их различия столь значительны, что этнолог Д. Зеленин делает принципиально важный вывод о существовании двух близких, но тем не менее разных русских народностей: северорусской (окающий диалект) и южнорусской (акающий диалект). Отмечая, что этнографические и диалектологические отличия южнорусского населения от северного значительно больше, чем отличия последнего от белорусов, Зеленин предлагает следующее деление восточных славян: украинцы, белорусы, северорусские и южнорусские. Исследователь отмечает, что, хотя среднерусская (т. е. московская) культура широко распространилась на юг и на север, не может быть и речи о слиянии двух русских народностей36.

Данное положение было высказано в 20-е годы прошлого века, но и сегодня можно подтвердить вывод ученого. Север и юг России сохранили свои качественные отличия. Носители северо- и южнорусского типа хорошо осознают свою самость и дистанцированность друг от друга. В новом, уже индустриальном контексте воспроизводятся не только нетождественность, но и своеобразное противостояние севера и юга России. Этот малоосознаваемый социокультурный феномен не так давно влиял даже на некоторые стороны политики нашей страны. Факторами, постоянно мешавшими М. Горбачеву, были идентификация этого политического лидера с южнорусским типом культуры, его характерный и неустранимый акцент.

В иррациональном по своей сути отторжении крупного политика — выходца из юга России — проявляется устойчивый рефлекс. В массовом сознании живет восходящее едва ли не к Смутному времени представление о Юге как другом, не вполне освоенном и опасном пространстве. Для того чтобы разобраться в этой проблеме, следует по-новому взглянуть на русскую историю.

Образ Великой Степи как изменчивой стихии, обрушивавшей на Киевскую Русь все новые орды номадов, принадлежит, скорее, к области исторической мифологии. В реальности Степь — достаточно стабильная этносоциальная система, веками взаимодействовавшая с оседлой земледельческой зоной, тюрко-славянской этнический субстрат которой с XI в. оставался практически неизменным (в XIII–XV в. он ассимилировал пришлых монголов). Кроме того, по мнению историка С. Плетневой, еще во времена Владимира Мономаха Западный половецкий союз вошел в состав Русской земли37. Л. Гумилев высказался по этому поводу еще более определенно:

По сути дела, в XII–XIII веках Половецкая земля (Дешт-и-Кыпчак) и Киевская Русь составляли одно полиэтническое государство38.

Это принципиально важное положение. Вспомним, что на заре русской истории, еще до обретения славянами государственности, племена полян, северян, родимичей, вятичей вошли в состав Хазарского каганата. Так впервые возникло политическое целое, объединившее оседлую лесостепную и степную зоны или земледельческую и кочевую культуры. Позже русские племена освободились от хазарской зависимости, и князь Святослав Игоревич в 965 г. разгромил Хазарский каганат. При этом существенно, что цели Святослава состояли не в обретении независимости от Степи, не в укреплении границы славянского государства, а во включении хазарской территории в состав Руси. Это означает, что государственное объединение севера и юга, охватывавшее лесную и степную зоны, было не случайной политической комбинацией, а устойчивой системой.

Русские правители — преемники Святослава — вели себя точно так же. Новых кочевников — печенегов — сначала отбрасывали от русских земель, а затем приводили к покорности, оставшихся поселяли вдоль границы. По этой же схеме складывались отношения Руси — половцами и в конечном счете с татарами.

Продолжительность Сосуществования Руси и Степи в рамках федерации (до их полного объединения) значительно превышает время их противостояния в качестве независимых и враждебно настроенных друг к другу субъектов. В ЭТОЙ исследовательской перспективе русская история предстает не как смертельная схватка двух различающихся сущностей — Руси и Степи, но как борьба за доминирование в рамках устоявшегося полиэтнического единства, или федерации севера и юга. С течением времени такое доминирование несколько раз переходило от одной стороны к другой: вначале (в X в.) oт хазар к Киеву, затем (в XIII в.) От Владимира к татарскому Сараю. Затем доминирование снова возвращается Москве. В XVIII в. Петербург заканчивает объединение всех народов И земель степной зоны и постепенно ликвидирует кочевничество в Европейской России как особый способ бытия39. Так объективным ходом обще-цивилизационного процесса была снята историческая полицентричность русско-степного целого. Вернее, эта Полиценгричность перешла на уровень этнокультурных различий в единых стадиальных и политических границах.

Понятно, что переходы доминирования от одной стороны К другой не были чисто политическими событиями, но представляли собой выражение исторической конкуренции различающихся стратегий и, соответственно, двух типов государственности — оседлого земледельческого и номадического. Каждый раз победитель задавал параметры интеграции, необратимо влияя на побежденную сторону. В конечном счете представляющий земледельческую цивилизацию Север победил, и это было неизбежно. Однако огромные блоки культуры кочевого, номадического мира вошли в состав интегрированного целого. При этом с населением Степи произошла следующая, растянувшаяся на восемь веков метаморфоза: оно сохранило этнический субстрат, но сменило конфессию. Во втором тысячелетии н. э. в зоне постоянных контактов с миром монотеистических цивилизаций половецкое и татарское тенгерианство должно было уступить место мировой религии. Кочевники, принимавшие ислам, уходили в Крым или Казань.

Те же, кто избирал христианство, оказывались в сфере влияния Москвы. Так с течением времени из потомков хазар, печенегов, половцев и татар стало формироваться казачество. Разумеется, в этом синтезе участвовали и выходцы из Руси. Но этническое ядро казачества — природные степняки. На следующем этапе происходила смена языка. Этот процесс также растянулся на века. По некоторым свидетельствам, еще в XIX в. казаки в своей массе были билингвами и в быту использовали «татарский» (т. е. половецкий) язык. Масса тюркских слов по сей день остается в южнорусских диалектах.