М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк

Стремясь в какой-то степени отразить и идеологические установки, иначе читательские симпатии окажутся на стороне «прогнившего самодержавия» — жертвы масонского вероломства, Е. Иванов с большой диалектической изобретательностью пытается противопоставить масонов большевикам. Прежде всего заявляется о патологическом страхе масонов перед PC ДПР. Оценка Кедриным ситуации после революции 1905 г. описывается следующим образом: «Большевики, которых Кедрин люто ненавидел и боялся, поскольку они, по его мнению, были главной причиной смуты среди рабочего сословия, сидели по тюрьмам или мёрзли по сибирским ссылкам» {694} 694 Там же. С. 66. .

Проникает «теория заговора» и в художественные тексты, имеющие отдалённое отношение к конспирологической проблематике. Мы имеем в виду такое непростое явление, как «советская фантастика». Израильский литературовед М. Каганская предлагает под «конспирологическим углом» рассмотреть эволюцию советской фантастической прозы. Для начала она разделяет её на два потока: книги братьев Стругацких и «ефремовская школа» в фантастике. Первым присуще обращение к морально-этической стороне: «Идейный комплекс Стругацких можно условно назвать “комплексом 56-го года” с его неизжитым шоком тоталитаризма (не только советского), подчёркнутым пиететом к “непреходящим ценностям” нравственности и культуры, постоянным болезненным ощущениям угрозы, нависшей в XX веке и над культурой, и над самим существованием человека» {695} 695 Каганская М. Миф XXI века, или Россия во мгле // Шутовской хоровод: Избранное 1977-2011. Б.м.: Salamandra P.V.V., 2011. С. 201. . В творчестве И. А. Ефремова автор усматривает иное «болезненное ощущение угрозы». Каганская считает, что увлечённость Ефремова антропологией и историософией привела его к дуальному восприятию мира: добро ассоциируется у него с греко-индийской ойкуменой, а зло — с ближневосточными и дальневосточными регионами. Из этого следуют антихристианские и антииудейские тенденции в его книгах, «типологически совпадающие с протонацистской теософской гностикой» {696} 696 Там же. .

Уже после смерти Ефремова в 1972 году возникает «ефремовская школа» в советской фантастике, которая, по мнению Каганской, делала всё, чтобы нивелировать свою «советскость». Помимо оккультизма и «протонацистской теософской гностики», представители этой школы активно использовали конспирологические мотивы. В качестве образца предлагается проанализировать повесть В. Назарова «Синайское яблоко». В далёком будущем на планету Свилу прибывает Инспектор Службы Безопасности 8-го Галактического района И. Шанин. Цель его путешествия — попытка разобраться с социально-политической ситуацией, сложившейся на планете, где уже сто пятьдесят лет находится у власти диктатор Оксиген Аш, носящий громкий титул «Великого Кормчего». Население Свилы живёт в атмосфере неослабевающего «культа личности» Аша. Ему принадлежат все решения, даже касающиеся таких мелочей, как время включения ночных фонарей. Тоталитарная власть постепенно расшатывается, в обществе возникает брожение, которое грозит обернуться революцией и гражданской войной. Шанин должен пресечь кровавый вариант развития событий. Но неожиданно перед ним открывается истина — беспощадный диктатор Оксиген Аш вовсе не стоит у руля общества. Весь пышный тоталитарный антураж призван скрыть подлинных правителей Свилы — Орден проницательных, которые намеренно всячески раздувают культ «Великого Кормчего», незримо направляя все его действия. У членов «тайного общества» есть свой опознавательный знак: «три треугольника, сложенные вместе» — осторожная аллюзия на Звезду Давида. В этом отношении «жестокий диктатор» Оксиген Аш вместе со всем населением планеты является жертвой народа отнюдь не фантастического происхождения. Можно согласиться со словами Каганской по поводу конспирологического подтекста повести Назарова: «Печальная судьба человечества, неосторожно вкусившего от ядовитых иудейских плодов просвещения — вот “метафизический” смысл и мораль повести Вяч. Назарова» {697} 697 Там же. С. 214. .

Ещё более экзотический образец фантастической «теории заговора» обнаруживается в романе В. Щербакова «Чаша бурь». Роман начинается с переписки Владимира Санина — главного героя, археолога, с таинственной Ириной. В ходе общения загадочная незнакомка плавно подводит героя к пониманию того, что среда обитания разума не ограничивается нашей планетой. Представители высокоразвитой космической цивилизации несколько раз пытались установить связь с землянами. Но все экспедиции или бесследно пропадали, или гибли в результате неустановленных причин. Одна из таких катастроф осталась в истории как феномен Тунгусского метеорита. Естественно, взорвавшимся космическим телом был звездолёт инопланетян. Необходимо выявить причины столь фатального невезения.

И главный герой приступает к исследованиям, уводящим его далеко от классической археологии. Подлинное «понимание истории» доказывает истинность преданий об Атлантиде, которая стала жертвой геокосмической катастрофы. Высокоразвитые жители затопленного материка сумели эвакуироваться на другие планеты. И уже с других краёв Вселенной продолжали наблюдать за своей покинутой родиной. Но космические эмигранты были вовсе не единым «цивилизационным потоком». Часть, освоившая планету Этрурия, всячески стремилась помочь своим земным собратьям. Атланты — представители другой ветви древней цивилизации, выполняли иную программу.

Постепенно перед Саниным раскрывается картина глобального космического противостояния, земная история оказывается инспирированной зловредными атлантами. Они постоянно пытаются перемешать народы, лишая их исторической памяти — ключа, открывающего дверь в прошлое. Герой постигает, например, тот факт, что этруски, внесшие столь многое в развитие римской цивилизации, есть предки славян, русских. Доказательством тому становится лингвистический анализ самого названия народа. Именно этруски закладывают социокультурный фундамент, послуживший основой могущества Римской империи: горное дело, театр, якорь, музыкальные инструменты и многое другое. Но Римская империя, пронизанная агентурой атлантов, изменяет своим учителям, превратившись в орудие их неуёмной экспансии, пойдя путём порабощения и уничтожения народов, которые сохранили древние знания.

Безусловно, перед нами адаптированные к советским реалиям варианты «теории заговора». Но здесь возникает вопрос: насколько их конспирологическая составляющая была адекватно воспринята тогдашними читателями? Во-первых, укажем на самоочевидный момент. Сам жанр фантастики предполагает создание художественного пространства, нарушающего физические, временные, социальные основы нашего бытия. В свою очередь, «теория заговора» стремится, напротив, к максимально точному отображению реальности, которая «фантастически» искажена агентами заговора. Во-вторых, необходимо учитывать идеологический фактор. Даже являясь сторонниками «теории заговора», конспирологи от фантастики не могли полномасштабно представить читателю картину подразумеваемого заговора, его участников. Не случайным представляется использование аллегорий, символов, полунамёков. Так, говоря о ещё одном представителе «ефремовской школы», Н. Митрохин акцентирует внимание на экзотерическом характере его «фантастических произведений»: «С. Семанов в своём дневнике подробно пишет об антисемитских мотивах в деятельности Ю. Медведева — и о том, что члены “русской партии” хорошо понимали “культурные коды”, использовавшиеся в его произведениях» {698} 698 Митрохин Н. Русская партия: Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 годы. М.: Новое литературное обозрение, 2003. С. 419. . Иными словами, советская «фантастическая конспирология» — культурный продукт «для своих», тех, кто в состоянии интерпретировать указанные «коды». В этом отношении можно говорить о явно герметическом характере творений «ефремовцев». «Посвященными» выступают как адепты, так и те, кто дешифрует себя, свою этническую принадлежность в образах отрицательных персонажей. Возвращаясь к анализу М. Каганской повести Назарова «Синайское яблоко», мы находим в нём указание на филологический маркер, по которому «вычисляется» реальная этническая принадлежность «Ордена проницательных». Критик приводит ряд особенностей речи «проницательных»: «“Дорогой Окси! Ты имеешь крепкий лоб, а мы имеем выгоду с тобой дружить” (записка “проницательных” диктатору); “Береги нервы… Я имею желание согласиться на твоё предложение” (разговор членов Ордена с агентом Земли); “Лирочка! Вставай, детка, мы стали с тобой за счастливых людей, — мы имеем дорогих гостей!”» {699} 699 Каганская М. Указ. соч. С, 213. . Подобные «языковые неправильности», по мнению Каганской, указывают на местечковый вариант русского языка «южнорусской литературной школы». Ярким её представителем являлся И. Бабель, конструировавший похожие речевые обороты, например, в «Одесских рассказах». Не отвергая истинности приведённых филологических рассуждений, укажем на то, что конспирологический подтекст произведений «ефремовской школы» заведомо нивелирован указанными условностями и ограничениями. Итогом этого становится факт условной положительной/отрицательной конспирологической реакции или представителей «русской партии», или читателей И. Бабеля. Для широких кругов советских читателей всё это остаётся за пределами внимания. Читательское восприятие текстов «ефремовцев» целиком укладывается в рамки фантастики, где есть место таким понятиям, как «увлекательность», «сюжетный динамизм», «необычность места действия», но явно не находится места для «теории заговора».