Лорен Грэхэм - Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе

Некоторые советские биологи и философы рассматривали идеи Опарина и Орлова по этому вопросу как опасное возрождение идей о превосходстве философии над наукой. В то время Николай Дубинин — один из наиболее известных сторонников диалектического материализма в Советском Союзе — высказывал несогласие со взглядами Опарина и Орлова по этому вопросу. Он писал, что «жизнь — это не фатальное последствие химической эволюции. Жизнь на Земле могла и не возникнуть…». А перед этим он писал, что «уникальность перехода от одной формы движения материи (неорганической) к другой (органической) ясно указывает на роль случайного в данном явлении» [198]. А.П. Руденко еще более критически отзывался о том, что он назвал «телеологическими идеями о направленной эволюции». Гипотеза Опарина о закономерном возникновении жизни из коацерватов, пишет Руденко, является «в принципе невозможной» [199].

Таким образом, мы видим, что по вопросу о происхождении жизни среди советских биологов и представителей философии биологии существует известное расхождение во мнениях. В то же время, однако, те авторы, которые в своих работах касаются наиболее общих философских вопросов, продолжают придерживаться той или иной интерпретации теории диалектического материализма. Возможно, что некоторые из попыток обсуждать биологические проблемы с помощью марксистской терминологии являлись неискренними, отражающими желания их авторов приспособиться к господствующей политической атмосфере. Тем не менее антиредукционистский подход к проблемам биологии имеет глубокие корни в истории русской и советской мысли, и многие работы, посвященные проблеме происхождения жизни, питаются именно от этих корней. В этом вопросе существует близкое сходство взглядов между биологами, настроенными против редукционализма по внутринаучным соображениям, и марксистами, занимающими по отношению к редукционализму ту же позицию, но по идеологическим соображениям. В действительности же у людей, подобных Опарину и Дубинину, эти две мотивации невозможно разделить, поскольку в своих представлениях они объединяют взгляды биологов-антиредукционистов с убеждениями марксистов.

Для многих людей выражение «марксистская идеология и наука» ассоциируется с именем «Лысенко». Из всех проблем, которые обсуждаются в этой книге, проблема «дела Лысенко» является одной из наиболее известных за пределами Советского Союза. Эту проблему часто рассматривают как самую важную из ряда спорных и дискуссионных проблем, связанных с отношениями диалектического материализма и природы. Обсуждению этой проблемы посвящены сотни статей и множество книг.

Ирония ситуации, однако, заключается в том, что «дело Лысенко» имеет меньшее отношение к проблемам диалектического материализма (в том виде, как его понимали Маркс, Энгельс, Плеханов и Ленин), нежели любая другая проблема, связанная с этой концепцией и обсуждаемая в настоящей работе. Интерпретация диалектического материализма, с которой выступил Лысенко, не возникала ни среди марксистских биологов, ни среди выдающихся марксистских философов [200].

По сравнению с другими научными вопросами, связанными с диалектическим материализмом, дискуссия вокруг «дела Лысенко» является уникальной. В интеллектуальном отношении эта дискуссия, однако, гораздо менее интересна, нежели другие. Можно, наверное, испытывать захватывающие чувства от знакомства по историческим источникам с процессом подавления науки, однако подобная реакция могла бы объясняться либо драматичностью событий, связанных с этим процессом, либо стремлением познакомиться с его подробностями, с тем чтобы эти события не повторились в будущем. Взгляды Лысенко на генетику знаменовали собой историю развития псевдонауки, а не науки.

Ряд авторов утверждают, что одной из наиболее важных причин, приведших к господству Лысенко, явилось существование в дореволюционной России необычной школы в биологии [201]. Одни связывают возникновение этой школы с именами Маркса и Энгельса, другие — с работами таких писателей-народников, как Писарев и Чернышевский [202]. Действительно, в работах русских авторов левой ориентации в тот период часто можно было встретить поддержку концепции наследования приобретенных признаков или критику идей генетики раннего периода. Однако с этим можно было столкнуться и в работах, выходящих и в других странах. Вторая половина XIX столетия — это время больших дискуссий и споров вокруг биологии в Западной Европе, и эти дискуссии, естественно, нашли отклик и в России. Писатели левого толка во всех странах выражали протест против «бессердечности» биологических теорий, возникавших после Дарвина. Надо отметить, что взгляды русских писателей-народников Писарева, Ножина и Чернышевского на биологию были достаточно различны между собой, а убеждение в том, что наследуются приобретенные признаки, было частью биологии XIX в., а не специфической чертой, присущей взглядам марксизма или народничества на биологию [203]. Лидеры русского марксизма Плеханов и Ленин не уделяли в своих работах специального внимания биологии; если какая-то область науки и рассматривалась основателями русского марксизма в качестве имеющей отношение к идеологии, то такой областью была физика.

В России времен революции работали представители старшего поколения биологов (такие, как К.А. Тимирязев), которые не были готовы принять генетику в качестве нового направления в биологии, но такие биологи были и в других странах, а не только в России. Как мы увидим дальше, первые десятилетия XIX в. отмечены борьбой величайших представителей генетики против возможных злоупотреблений в ходе применения теории генетики на практике. В этом отношении Россия не была уникальной страной; напротив того, в конце 20-х годов ее отличала как раз заметная распространенность генетики в этой стране [204]. В конце 20-х годов Советская Россия была центром проведения выдающихся исследований по генетике, которые не просто шли в ногу с исследованиями во всем мире, но в некоторых аспектах и опережали их.