Жак-Ив Кусто - Могучий властелин морей. Чтобы не было в море тайн

Сидя в большой клетке и держа наготове копье для мечения, Марсель Судр приманивал акул, бросая им куски рыбы. Я укрылся с кинокамерой в одноместной клетке напротив него. Вокруг нас водило хоровод полтора десятка акул двух видов. Несколько крупных Carcharhinus albimarginatus , остальные — юркие серые акулы. Я тотчас опознал местного владыку: это была старая белоперая с зияющей яминой сбоку на челюсти — следом давней раны. Она плавала степенно, и другие акулы явно ее остерегались. Мы не впервые встречались с ней, считали ее чуть не старым другом. Она наведывалась каждый раз, когда мы тут погружались. Несколько дней назад мы пометили ее; она рассердилась и пыталась нас укусить. В ней было что-то от бдительного, опытного, закаленного старого воина. Стоило какой-нибудь другой акуле покуситься на нашу приманку, как ветеран набрасывался на виновницу со скоростью и точностью ракеты, вынуждая ее отступить. Правда, иной раз нарушительница успевала проглотить кусок и уйти; тогда большая белоперая прекращала преследование и снова принималась ходить по кругу, не тратя понапрасну время на бессмысленную погоню.

В этой обстановке налаженного порядка мы приступили к мечению последних акул данной группы. Отснята кассета, я передал на поверхность, чтобы мне прислали новую. Получив сто двадцать метров свежей пленки, я начал регулировать экспозицию и наводку и вдруг на пределе видимости, метрах в пятидесяти, заметил какую-то темную массу. Одновременно мне бросилось в глаза, что акулы, которые последние полчаса все смелее подходили к нам, насторожились. Сперва я не понял, в чем дело, так как не связал их изменившееся поведение с появлением смутного силуэта. Но через несколько минут все стало ясно. Причина внезапного переполоха приближалась.

Я узнал одну из самых грозных глубоководных акул, трехметровую Carcharhinus longimanus , представительницу хорошо известного моему отцу и всем нам вида. Ее сопровождали по меньшей мере восемнадцать здоровенных лоцманов, это из-за них я не сразу рассмотрел акулу в мутноватой воде.

Если впечатление грубой силы у других акул смягчается красотой сложения и элегантностью их движений, то представители этого вида попросту ужасны. Неровная бурая окраска с беспорядочными пятнами смахивает на небрежный военный камуфляж. Тело более округлое, чем у других акул, огромные грудные плавники и закругленный спинной словно вымазаны по краям грязно-серой краской. Она плывет как-то порывисто, неровно, поворачивая туда и сюда широкое, словно обрубленное рыло. Маленькие глазки выражают жестокую непреклонность. Облачко лоцманов меняет очертания, они то разойдутся, то снова собьются в кучу в каком-то рваном, нервном ритме. Время от времени один из них отделяется от стаи, чтобы осмотреть какой-нибудь предмет, потом живо возвращается на место. На светлом брюхе акулы черными пятнами выделяются три прилипалы — две покрупнее, одна поменьше.

Неожиданно замечаю, что стало очень тихо. Собравшись с мыслями, понимаю, что просто я сам стал дышать медленнее, словно надумал притаиться. Марсель (нас разделяет полтора-два метра) тоже забыл про работу и следит за пришельцем. Большая белоперая акула исчезла, остальные мечутся, по-воровски сторонясь длиннокрылой. Акул, окруженных лоцманами, кто-то сравнил с «летающей крепостью», сопровождаемой истребителями; этот образ хорошо передает впечатление грозной силы, которой веет от зрелища, представшего нашим глазам.

Акула лениво кружила не меньше чем в пятнадцати метрах от наших клеток, но уже одно ее появление как бы отравило страхом этот уголок океана. Прошло еще несколько минут, прежде чем я наконец отреагировал. Я не собирался допускать, чтобы эта бестия сорвала нам работу, и сделал знак Марселю: продолжай. Появилась новая приманка, к ней метнулась небольшая акула, и Марсель сумел ее удачно пометить. Проверяя, сколько у меня осталось пленки в камере, я снова заметил длиннокрылую. Она как будто не обращала на нас внимания, даже отошла еще дальше. У Марселя больше не осталось рыбы, чтобы приманивать акул, поэтому остаток пленки я израсходовал как попало на задержавшихся поблизости хищниц.

Я уже хотел дать сигнал, чтобы нас поднимали, как вдруг меня окружила суетливая стая бело-черных лоцманов. Они покинули акулу, словно повинуясь некоему таинственному сигналу, и заметались вокруг меня, как мотыльки над пламенем. Внезапно большая океанская повернулась и с невероятной скоростью ринулась вперед. В одно мгновение она одолела пятнадцать метров и очутилась под кормой «Калипсо», успев по пути схватить у самой поверхности приемопередатчик подводного телефона в блестящем боксе. Кабель был чисто разрезан, словно огромными ножницами. Акула скорчилась и отрыгнула металлическую коробку, та быстро пошла ко дну, а длиннокрылая уже неслась на Марселя, который едва успел закрыть дверцу клетки. Хищница отскочила от клетки, будто рикошетирующая пуля, бросилась ко мне, схватила челюстями прутья моей клетки в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от моего лица и принялась остервенело трясти их. Мысленно я уже видел, как связывающая меня с поверхностью веревка обрывается и клетка тонет. Тогда мне останется лишь выходить наружу и всплывать без всякой защиты от рассвирепевшего врага. Но тут акула оставила в покое несчастную клетку, развернулась и ушла так же стремительно, как напала, сопровождаемая едва поспевающим за ней эскортом лоцманов.

Мне казалось, что я целую вечность провел не двигаясь и почти не дыша. До этой секунды я даже не успел испугаться. Марсель смотрел на меня, мой взгляд остановился на пышном венце из пузырьков воздуха вокруг его головы. Наконец клетка пошла вверх, и меня ослепил солнечный свет. Я выбрался из клетки, ощущая странное спокойствие, меня занимали какие-то пустяки вроде шва на моем гидрокостюме, бухты каната на палубе. Появление отца вернуло меня к действительности. Он следил по телевизору за всем, что происходило под водой, и смех его звучал сердечнее обычного…

Попозже в тот же день я снова ушел под воду, чтобы продолжить работу. Большая океанская акула на этот раз не показывалась. Я думал о ней с затаенной завистью. Одинокий охотник, молекула в необъятном океане, — но грозная молекула! — вернулся в свои владения. Другие акулы казались мне теперь мелюзгой, занятой какими-то пустяковыми дрязгами. Старина Carcharhinus albimarginatus вернулся, но и он уже не производил впечатления местного владыки, не больше чем отставной капрал, да еще с нашей биркой, напоминающей регистрационный номер на ошейнике.