Джеймс Смит - Старина четвероног

Хуссейн поймал большую рыбу, втащил ее в лодку и прикончил сильными ударами по голове — сравнительно милосердный, но весьма трагический с точки зрения науки способ. Так и не удалось установить, поймал ли он что-нибудь еще, но судя по тому, что я узнал о коморянах, одной такой рыбины более чем достаточно, чтобы удовлетворить рыболовецкий азарт любого из них. Во всяком случае, друзья вернулись на берег и легли спать.

Это далеко не назидательная история, ибо предосудительное поведение обернулось добром! Даже в наших широтах, где намного холоднее, я приучил своих сыновей непременно чистить любую пойманную рыбу, прежде чем нести ее домой, как бы ты ни озяб и ни промок и как бы поздно ни было. К счастью, коморяне не придавали значения таким вещам: несмотря на жару, они швырнули рыбу на землю возле дома Хуссейна, не выпотрошив ее и не очистив от чешуи.

Утром Хуссейн понес рыбину на базар для продажи. Ее уже совсем было хотели разрубить на куски, но один островитянин посоветовал не делать этого: дескать, рыба похожа на ту, что изображена на листовке Ханта [16] Я узнал потом, что этот островитянин был учителем. .

Если вспомнить, какую активность развивал здесь Хант, то естественно, что листовка связывалась здесь с его именем, хотя и французские власти бесспорно много сделали для ее распространения.

Можно себе представить, какой был переполох… В листовке говорилось: «Не режьте и не чистите ее, а доставьте знающему человеку». К кому же идти, как не к Ханту, чья шхуна, по чудесному совпадению, стояла в этот момент в Мутсамуду, на противоположном конце острова, в 40 километрах от Домони? Правда, это были не простые 40 километров, тропа шла по глубоким зарослям, ущельям и высоким горам.

До сих пор самым удивительным мне представляется то, что коморцы смогли найти в себе энергию, чтобы в тропическую жару тащить сорокакилограммовую рыбину в такую даль да по такой дороге. Так или иначе, они донесли целаканта.

У меня волосы встали дыбом, когда я слушал, как неочищенная рыба пролежала на жаре до утра, а потом целый день путешествовала под палящими лучами солнца. Просто чудо, что она не сгнила задолго до того, как попала к Ханту. Видимо, ее спасли консервирующие свойства жира. По словам Ханта, рыбаки, придя в Мутсамуду, сразу же отыскали его, и он с первого взгляда узнал в ней целаканта. Рыба уже начала разлагаться, а у него ни капли формалина! Хант — к местному врачу, но не застал его. Памятуя инструкцию миссис Смит, он велел матросам разрезать рыбу для засолки. Пока он ходил за солью, они, как это было заведено, разрезали целаканта вдоль спины, не пощадив голову. К счастью, все — почти все — внутренности остались целыми.

Понимая всю важность находки, Хант тщательно расспросил рыбаков. Знают ли они эту рыбу? Конечно, очень хорошо знают; она попадается на крючок не часто, но достаточно регулярно. Они называли целаканта «комбесса». Свежая комбесса не очень ценится, зато ее охотно едят соленой. Если рыбу сварить, мясо раскисает, становясь похожим на желе; тем не менее ее можно есть и вареную. Чаще всего она попадается в глубоких местах вместе с Ruvettus на живую приманку — кальмара или какую-нибудь рыбу. Комбесса сильно бьется на крючке, и ее трудно добить, иногда ей удается в последний миг сорваться и уйти. После Хант убедился, что чешуя цела- канта хорошо знакома островитянам: они используют ее вместо наждака, когда надо зачистить велосипедную камеру для заклеивания. Чаще всего комбесса ловится в период циклонов, иначе говоря, в конце года. Обычно попадаются крупные экземпляры, свыше 30 килограммов, а то и больше; иногда встречается другой тип, поменьше.

Может быть, не все данные были одинаково достоверными, но, во всяком случае, Хант убедился, что островитяне действительно знают целакантов и ловят их регулярно. Когда он передал мне свой разговор с рыбаками, меня озадачило имя «комбесса». Дело в том, что в Восточной Африке «камбеси» называют довольно редкую крупную рыбу-король (Caranx). Неискушенному взгляду камбеси могут показаться похожими на целаканта. У них такой же грозный вид и большая пасть с мощными челюстями.

Остров Анжуан в Коморском архипелаге, ранее известный как острог Иоанны. Показано место поимки малании и стоянка шхуны Ханта

…Итак, нужно было действовать, и притом быстро. Хант на своей шхуне вышел в море и на следующий день, 22 декабря 1952 года, прибыл в Паманзи. Здесь он сразу же дал знать о находке губернатору. Местный врач охотно уступил весь свой формалин, и Хант вспрыснул раствор по всему телу рыбы; я сам убедился, что он сделал это добросовестно. Затем он велел сколотить для рыбы ящик и послал мне телеграмму. Он думал, что я в Грейамстауне, но из ответа понял, что я еще на борту «Даннэттэр Касл», в Дурбане.

Трудно упрекнуть французов, которые поначалу отнеслись скептически к утверждению Ханта, что это исключительно важная рыба. Однако его энтузиазм возымел эффект, и была послана телеграмма в Научно-исследовательский институт Мадагаскара в Тананариве. Увы, во-первых, телеграфисты исказили текст до неузнаваемости, во-вторых, адресата не было на месте. Рождество! '

Не один я боролся с трудностями и сомнениями: в Дзаудзи тоже сгущались тучи. Хант отлично понимал, что его активность неизбежно заставит французские власти внимательно отнестись к произошедшему. В конце концов возникла опасность, что они забудут свое первоначальное недоверие и потребуют отдать рыбу им. Положение отвратительное, если учесть, что его торговля зависела от доброжелательства французов и он не мог рисковать вызвать их недовольство. Кто поверит, что найдется человек, способный прибыть за какой-то рыбой из Южной Африки, тем более специальным самолетом, как это им внушал Хант. Все-таки он добился обещания губернатора, что если я прибуду лично, то никто не будет возражать против передачи рыбы мне. Даже когда пришла моя телеграмма, недоверие не прошло совершенно. Окончательно убедил их только гул «Дакоты», который заставил всех жителей Дзаудзи выскочить из домов и, задрав головы, смотреть в небо. Представляю себе, какой сладкой музыкой звучал рев самолетных моторов в ушах Ханта…

…Кажется, я задремал; меня разбудил чей-то громкий голос. Рэлстон, высунувшись из кабины, указывал вперед.

— Видно сушу! — крикнул он и снова скрылся. Я вскочил и поспешил к ним. Вот оно — побережье Африки. На севере виднелся залив, однако не Мозамбикский. Мы пригляделись. Это был залив Мокамбо, южнее Мозамбика; северный ветер сбил нас с курса. Мы заложили крутой вираж, и вскоре я увидел свой обетованный остров Мозамбик. А за ним — бухта Фернан-Велозу и риф Пинда.