Дмитрий Спивак - Метафизика Петербурга. Немецкий дух

В геральдике наших дней двуглавый орел получил новую жизнь. Практически утратив смысловую связь со старой Российской империей, его изображение, однако восстановило исторически первичную – и в этом качестве связанную с имперско-германским прообразом – ассоциацию с "великодержавной идеей". На очереди ее преобразование в "новую евразийскую идею" и сплочение на этой основе людей определенного психологического типа, чаще всего называющих себя в настоящее время "государственниками". Какой же символ сможет выразить фундаментальное для нее положение о двуединой природе евразийской цивилизации лучше, чем двуглавый орел?

Ну, а для петербуржца существенным будет и то, что эмблема, принятая в качестве государственной царями Московской Руси, нашла свое место и на гербе столицы Российской империи. Как мы помним, со времен графа Санти в центре герба Санкт-Петербурга, поверх двух серебряных якорей, помещен золотой скипетр, увенчанный нашим традиционным "государственным двуглавым орлом".

Новгород до последней возможности оберегал привилегии Ганзы. Переходя, под страхом оккупации московскими войсками, под руку короля польского, бояре древней северной республики настояли на включении в договор особой статьи, читавшейся так: "Двор немецкий тебе не подвластен: не можешь затворить его" (цитируем в карамзинской версии). С угасанием новгородской вольности, неизбежной стала и отмена ганзейских привилегий.

Насельники подворья св. Петра пережили оба московских похода на Новгород с величайшим волнением и дурными предчувствиями. Несмотря на это, поначалу ничего страшного с ними не произошло. Приехав принимать капитуляцию Новгорода зимой 1478 года, Иоанн III нашел время принять представителей Ганзы и успокоил бледных от страха купцов, выдав им грамоту, где подтверждал большинство их старинных привилегий. В 1487 году, был заключен первый полномасштабный русско-ганзейский договор. Внимание московской политической элиты тогда было направлено на литовские и татарские дела. Что делать с Ганзой, в Москве еще окончательно не решили. Вот почему и этот трактат сохранил основные черты "режима наибольшего благоприятствования" по отношению к ганзейской торговле.

Сама атмосфера переговоров изменилась довольно сильно. Историки уже обратили внимание, что это отразилось даже во вводной формуле к тексту соглашения. К примеру, старые договоры начинались примерно так: "Приехали немецкие послы в Великий Новгород … и руку взяли у посадника новгородского". Теперь же преамбула звучала совсем по-другому: "Приехали немецкие послы … и били челом" [104] Казакова Н.А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV – начало XVI в. М.-Л., 1975, с.193. . Первое указывало на равноправные отношения, в последней проведено верховенство московской стороны. Разница была, и более чем существенная.

Во время работы над условиями договора, Москва еще нуждалась в опыте и советах новгородских экспертов. После его заключения, их услуги стали совершенно излишними. Сразу же вслед за подписанием договора, в Москве было принято решение о выселении из Новгорода всех мало-мальски известных купцов. В течение одного 1487 года, город вынуждено было навсегда оставить около полусотни наиболее именитых купеческих семей, за ними последовали менее важные. А ведь они поколениями налаживали отношения с ганзейцами, изучали балтийский рынок. На место несчастных прибыли московские купцы, обосновались и быстро взялись за дело. Вот тут-то ганзейцы и познали на собственном опыте всю разницу между новгородскими и московскими купцами, как по психологическому типу, так и приемам ведения дел.

Новгородцы были ориентированы на немецкий рынок, раз навсегда согласились с торговой монополией Ганзы и были вполне удовлетворены собственной ролью ее факторов на обширных пространствах северных волостей Новгорода. Если добавить к этому присущее полноправному гражданину вечевой демократии умение постоянно искать компромиссы и находить их, сызмала выработанное у него уважение к органам власти своего государства и доверие к ним, то доминанты культурно-психологического облика новгородского купца станут нам в общих чертах ясны.

Что касается метафизической составляющей этого облика, то она может быть легко прослежена хотя бы по тексту былины о Садко. Разные ее варианты рассказывают об оборотистом, энергичном человеке, не сомневавшемся, что надо делать, получив в руки шальные деньги:

В поисках своего счастия купцу довелось попадать в опасные положения. Тогда он не обиновался обращаться за помощью к потусторонним силам – причем, прибегая к терминам современной этнологии, к божествам как верхнего, так и нижнего мира. К примеру, в одной ситуации Садко обратился к царю Морскому (а это – чисто языческий персонаж), в другой попросил о помощи святого Николу Можайского (христианского покровителя мореплавателей) – и оба ему помогли, хотя и не без оговорок (сводившихся в каждом случае к "искупительной жертве").

Оговоримся, что сложение опорных структур мифа о Садко ученые относят к достаточно раннему времени, а именно к XII столетию. Прослеживается в нем и более древний пласт, типологически соотносящийся со средиземноморскими мифами о схождении героя в преисподнюю и возвращении оттуда – от античного певца Орфея до библейского пророка Ионы. И все же, приняв во внимание все эти обстоятельства, мы не должны забывать, что былина о Садко стала излюбленной у сказителей новгородского средневековья, превратившись, по выражению В.Г.Белинского, в подлинную "поэтическую апофеозу Новгорода".

Прдолжали ее сказывать и позднее, едва ли не до нашего времени (выше была процитирована сумозерская запись А.Ф.Гильфердинга 1871 года). Ну, а такая популярность могла быть в свою очередь порождена лишь глубоким соответствием предания о Садко мировосприятию купцов, а в большой степени – и всех обитателей средневекового Новгорода.

Московские купцы исторически и психологически принадлежали к совсем другому миру. Выйдя в начале XIV столетия под покровительством монгольских властей на рынки Крыма, северной Персии, Поволжья, они пропитались духом Востока до мозга костей, усвоили его привычки и обычаи. Не случайно такие базовые для средневекового торгового лексикона слова, как "деньги", "товар", "пай", "базар" были заимствованы нами с Востока, чаще всего из тюркских языков, или при их посредстве.