Array Сборник статей - Ориентализм vs. ориенталистика

Чем же пленил его арабо-американский интеллектуал? В «Ориентализме» Саида он увидел руководство к действию у «нас… на огромном и страшном Востоке Европы». Саму Россию в своем послесловии Крылов не называет, ограничившись намеком на «область мира» «к северу от Иерусалима, к востоку от Польши». Современная история и недавнее прошлое России и родины Саида, согласно Крылову, обнаруживают немало сходства. Обе они – жертвы грубого насилия Запада, не желающего знать о них правды и не позволяющего им говорить ее самим. Поэтому запоздалый русский перевод «Ориентализма», по его мнению, «подоспел вовремя: не столько как интересное интеллектуальное упражнение, сколько как образец рассуждения о проблемах, касающихся нас больше, чем нам хотелось бы думать» [105]. Иными словами, Крылов увидел в концепции Саида программу действий, которая может помочь России освободиться от политического и идеологического засилья США, поработивших страну при помощи проамерикански настроенной правящей верхушки и холуйской прозападной интеллигенции.

Ключ к крыловскому прочтению Саида дают его публицистические эссе о национальном вопросе, науке и геополитике. Их пафос в противопоставлении национальных интересов русского народа враждебной космополитической империи США, дорвавшихся до мирового господства после распада Советского Союза. Неолиберальные западные ценности для Крылова – пустая риторика, потребная для прикрытия гегемонистских устремлений Запада, наглого американского мачизма. «Словосочетание “интересы демократии” эквивалентно словосочетанию “американские интересы”… Конечно, существуют “демократические страны”, – иронизирует он, – но это… “страны, принадлежащие Америке, контролируемые Америкой”» [106]. Декларации о строительстве демократии, щедро расточаемые постсоветскими режимами, служат лишь признанием американского диктата (и средством выклянчить себе новые подачки с Запада)». Путь к освобождению России и выходу страны из глубокого духовного кризиса Крылов видит в поддержке и развитии русской национальной школы и фундаментальной науки [107]. Россия должна служить не Америке, не инородцам, а русским, считает он. «Роль полукровок и инородцев как демиургов русской культуры, мягко говоря, сильно преувеличена» [108]. Многонациональный характер страны – лживая пропагандистская уловка русофобов.

В Саиде Крылов увидел единомышленника, в творчестве которого его занимает прежде всего антиглобализм и антиамериканизм. Не случайно львиная доля послесловия посвящена разбору значения арабо-израильского конфликта в творчестве Саида. Про «Ориентализм» Крылов вспомнил только к концу своего рассказа, в 8-й главке из 10. Еще одна стержневая тема послесловия – публицистические «дуэли» Саида с западными арабофобами и крайними арабскими националистами. Возможно, в этой черте биографии Саида Крылов увидел нечто автобиографичное. Несмотря на обилие титулов, которые он носит, сам он занимает в русском национализме место не менее маргинальное, чем Саид среди арабских националистов. Это интеллектуал от умеренных патриотов, член Конгресса русских общин, в 2005–2007 гг. – президент Русского общественного движения, главный редактор «Спецназа России» и газеты «Русский марш», выступающий против бритоголовых «этнонационалистов» за культурный «русизм,, проповедующий верность и преданность своей нации, политическую независимость и работу на благо собственного народа» [109]. Маргинальность русских националистов круга Крылова заметна и в малотиражности их изданий (включая московский «Русский мир», публикующий русскую и (пост-)советскую поэзию и публицистику от Боратынского и Аксакова до Есенина, Солоухина, И.А. Ильина и… А.С. Панарина), и в ограниченности их влияния в оппозиционных журналистских кругах. Признаком ее служит и забавная религиозная принадлежность Крылова, относящего себя в противовес официозному ныне православию к «благоверным (зороастрийцам)?!» [110].

Как уже говорилось, появление русского «Ориентализма» не вызвало особого отклика у русских гуманитариев, хотя с его появления прошло уже почти десять лет, но отдельные реплики в прессе и Интернете были. Отдельные российские востоковеды (о чем свидетельствуют и собранные в этой книге статьи) порой используют русский перевод, но мало рефлексируют об утилитарности подхода Саида к российской истории и академическому знанию. Помню, что незадолго до сдачи моей рецензии на русский «Ориентализм» в печать я дал посмотреть ее одному известному магрибисту из Москвы на предмет возможных замечаний и поправок. Как же я был удивлен, получив назад рукопись с одной пометкой. Мой корреспондент писал: «Это (концепция Э. Саида. – В.Б.) всё не про нас. И не наши проблемы. Власть так долго давила нас (востоковедов. – В.Б.), что нечего напоминать нам сегодня про зажравшихся зарубежных ориенталистов». В несытые постсоветские десятилетия соблазн отнесения себя к пришибленным властью и историей был и остается велик. В определенной мере это напоминает мне лейтмотив обиды на наследие «проклятого колониального прошлого», который не обошел стороной даже выдающихся (и относительно благополучных) представителей постколониальных, в особенности подчиненных (subaltern), исследований в зарубежной литературе конца XX – начала XXI в. [111]

В России у Саида оказались как сторонники, так и противники, последних, пожалуй, больше. Разделило их не толкование тонкостей ориентализма, а собственные политические симпатии. Саида хвалят наши «государственники» и «почвенники», ругают «западники». При этом и те, и другие в целом понимают «Ориентализм» в духе К.А. Крылова, как «эдакий антизападный манифест западного араба» [112]. Такое прочтение заголовка книги предопределило поддержку русского Саида сторонником официальной народности, президентом Фонда эффективной политики Глебом Павловским [113]. Журналист и коллега Крылова из «Спецназа России» Егор Холмогоров в статье «Счастье быть русским» пошел дальше автора послесловия, пожалев, что у извращенной и оболганной Западом России не было своего «Эдуарда Саида, который решительно бы расправился с аналогичным колонизаторским мифом о “загадке русской души”, принципиально непохожей на душу европейского человека… Загадочная и мятущаяся, разорванная противоречиями “русская душа”, -продолжает он, – нужна Западу прежде всего как кривое зеркало, которое можно подставить России, когда она особенно опасна, и вынудить ее убраться из “цивилизованных” земель в свою сокровенную глушь» [114].

Поклонники Америки и неолиберальных свобод, наоборот, осудили творца «Ориентализма» за «ненависть к Западу», льющую воду на мельницу арабских террористов и исламистов [115]. Более эмоциональные женщины обрушились на Саида за его за «недооценку объективности научного знания» (Майя Кучерская) [116]. «Очень хочется увидеть исследование – основательное, академичное, объективное – о том, как люди неевропейских, нехристианских культур воспринимали пришельцев-европейцев. Неужели они – на том, скажем, основании, что не собирались господствовать над европейцами – понимали их адекватно и вообще искренне и бескорыстно стремились к такому пониманию? Не упрощали их? Не подгоняли ли под издавна заготовленные и хорошо обжитые стереотипы собственных культур? Где бы об этом прочитать?» – восклицает Ольга Балла из НГ-Ех libris’a, попутно охаявшая «Ориентализм» как «построение, глубоко вторичное по отношению к Фуко» [117]. «Главное в книге Саида – не постановка проблемы и не ряд более или менее доказательных примеров, но обличительный тон в адрес западной цивилизации… В своих исходных посылках Саид близок европейскому марксизму, считая разоблачение “независимых” интеллектуальных конструкций», – считает Ян Левченко в одной из первых (редких) рецензий, последовавших за появлением в 2006 г. русского «Ориентализма» [118].