Яков Клоц - Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре

Оба города – порты, воздвигнутые на краю суши, в дельте рек, на островах; оба открыты иностранным влияниям настолько, что снискали себе статус «иностранцев» в своих империях. Петербург, по определению Юрия Лотмана, город «эксцентрический», в отличие от «концентрической» Москвы, расположенной на холмах в центре России [8] Лотман Ю. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство, 2002. С. 209. . Однако традиционное для русской культуры противопоставление Москвы и Петербурга вряд ли имеет смысл в отношении к США, где альтернативой Нью-Йорку выступают не только и даже не столько Вашингтон, Бостон или Чикаго, сколько Лос-Анджелес и Сан-Франциско на другом побережье [9] Кандидатом на статус самого «эксцентрического» города США Санна Турома считает Лос-Анджелес, а Нью-Йорк – лишь его конкурентом (Турома С. Семиотика городского пространства Ю. М. Лотмана: опыт переосмысления // НЛО. 2009. № 98. С. 76). . Еще менее продуктивна попытка перенести на Нью-Йорк идею петербургской истории: если Петербург, спланированный по модели Амстердама и построенный на болотах, был рожден волей императора («Петра творенье»), то Нью-Йорк, хотя и назывался некоторое время Новым Амстердамом, никогда не имел единого градостроительного плана, застраивался в целом спонтанно, вырос на каменной глыбе, каковой является Манхэттен, и стал продуктом коллективных усилий поселенцев, а не воплощением идеи монарха. Если петербургская идея в основе своей имперская, то Нью-Йорк – это в известном смысле экономическое предприятие. И все же, окажись в свое время Достоевский в Нью-Йорке, еще не известно, какой из двух городов он назвал бы «самым отвлеченным и умышленным городом на земном шаре» [10] См., впрочем, замечание Льва Лосева: «Достоевский был не совсем прав только, пожалуй, в одном – в том, что Петербург – „самый умышленный город на свете“. В том же восемнадцатом веке, только позднее, был так же, как Петербург – на пустом болоте, в том же неоклассическом стиле, – построен не менее умышленный город – Вашингтон, столица США» (Лосев Л. Солженицын и Бродский как соседи. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2010. С. 27). Все же ни Вашингтон, ни Лос-Анджелес не являются столицами американской литературы (если такое понятие вообще существует в Америке с ее децентрализацией культуры) в том смысле, в каком в русском контексте такой столицей является Петербург, потому и снискавший это определение в «Записках из подполья» Достоевского. .

В современном русском литературном сознании кроме стихов Маяковского, Нью-Йорк связан в первую очередь с Эдуардом Лимоновым, Сергеем Довлатовым и Иосифом Бродским. Но, возвращаясь к «проклятому вопросу» русской поэзии, почему так мало стихов о Нью-Йорке, надо сказать, что их почти нет и у Бродского, жившего здесь без малого 20 лет. В беседе с Соломоном Волковым поэт сам ответил на этот вопрос, сказав, что Нью-Йорк невозможно уложить в стихи чисто ритмически:

[П]етербургский пейзаж классицистичен настолько, что становится как бы адекватным психическому состоянию человека, его психологическим реакциям. <���…> Это какой-то ритм, вполне осознаваемый. Даже, может быть, естественный биологический ритм. А то, что творится здесь, находится как бы в другом измерении. И освоить это психологически, то есть превратить это в твой собственный внутренний ритм, я думаю, просто невозможно. По крайней мере невозможно для меня. <���…> Надо сказать, сие никому не удалось, не только человеку, который приехал, что называется, едва ли не в гости. Но это не удалось и туземному человеку. <���…> Вот если Супермен из комиксов начнет писать стихи, то, возможно, ему удастся описать Нью-Йорк [11] Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М.: Независимая газета, 1998. С. 170. О Нью-Йорке Бродского см. статью А. Гениса «Бродский в Нью-Йорке» (Иностранная литература. 1997. № 5. С. 240–249). .

Если Довлатов в своих повестях и рассказах описал, «как это делалось в Нью-Йорке» (пусть не в одесской стилистике Бабеля, а скорее в зощенковской), то Бродский посвятил городу всего четыре стихотворения – два по-русски и два по-английски. Уже через несколько месяцев после приезда в Америку в письме Томасу Венцлове от 9 октября 1972 года он называет Нью-Йорк «игрой в кубики, доведенной до абсолюта» (а в открытке, написанной через три дня, «градом Китежем») [12] Институт литовской литературы и фольклора (Вильнюс). Фонд F95–5. То же самое – в письме Бродского Кейсу Верхейлу чуть более года спустя (23 декабря 1973): «Нью Йорк похож на кучу детских игрушек (кубиков, железных дорог etc.), увеличенных каким-то сумасшедшим» (Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University. Gen Mss 613, Box 15, Folder 416). В фельетоне «Три города» Довлатов использует тот же образ: архитектура Нью-Йорка «напоминает кучу детских игрушек. Она кошмарна настолько, что достигает известной гармонии» (Довлатов С. Речь без повода – или колонки редактора. М.: Махаон, 2006. С. 57). . Хотя Довлатов и отзывался о Нью-Йорке как о городе, созданном «для жизни, труда и гибели» и «совершенно не вызывающем музейного трепета. <���…> (случись революция – нечего будет штурмовать)» [13] Там же. С. 57–58. , сравнение с детскими кубиками говорит о том, что архитектура Нью-Йорка вряд ли воспринималась этими писателями как «настоящая» или естественная. Неестественность Нью-Йорка, однако, отлична от петербуржской: она заключается прежде всего в оптических впечатлениях, а не в исторических, политических и социальных противоречиях, на которых построен Петербург.

Первые два нью-йоркских стихотворения Бродского – «Над Восточной рекой» (1976) по-русски и «East 89 thStreet» (1975) по-английски – написаны по впечатлениям от жизни в Нью-Йорке осенью и зимой 1973 / 1974 года, когда Бродский приехал из Анн-Арбора на семестр преподавать в Квинс-колледже [14] «Это меня Мичиганский университет на один семестр отпустил в Нью-Йорк, в Квинс-колледж. Я снимал квартиру на Upper East Side, на углу 89-й или 90-й улицы и Йорк-авеню. Как раз над Ист-Ривер, поэтому – „Над Восточной рекой,“» (Бродский И. Пересеченная местность. Путешествия с комментариями. Стихи / Сост. П. Вайль. М.: Независимая газета, 1995. С. 153). «Над Восточной рекой» вошло в сборник Бродского «Урания», а английское стихотворение опубликовано лишь однажды в журнале «The Ghent Quarterly» (No. 1. Summer 1975. P. 66). . В обоих текстах звучат мотивы болезни и несоразмерности человека масштабам гигантского города («Как заметил гном великану»). По-английски Бродский более чуток к этнической и языковой пестроте города, поэтому птица в его стихотворении поет по-испански «Viva Muerto-Rico». Детали нью-йоркской реальности утрируются и увеличиваются до фантасмагорических пределов: нужен новый Овидий, чтобы описать эти метаморфозы («These metamorphoses need a new Ovid»). Фантасмагорический эффект усиливается тем, что все это в итоге оборачивается трансляцией неизвестно чьего неизвестно кем записанного на пленку голоса («The phone is mute. This is a recording»).